Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Это бывший театр Корша, антрепренёра Корша, как узнала я из книги Александра Гиляровского «Москва и москвичи», узнав об этой книге, в свою очередь, из тематической экскурсии «Гиляровский в Москве». Я была на этой экскурсии с первой группой, и эту книгу стала просто штудировать, я лучше узнала Москву – и ту, что есть, и ту, что уже не увидишь. Ни сном ни духом не ведала ни я, ни кто бы то ни было, что вернутся старые названия улиц, городов; но какой-то удивительный интерес заставил меня даже выписывать на листочек:

Новинский бульвар – улица Чайковского

Вознесенская улица – проспект Калинина

Никольская улица – улица 25-го Октября…

Благодаря таким записям я легко поняла, во что превратилась-возвратилась Москва вскоре после того, как мы покинули белокаменную. Наша улица тоже когда-то по-другому называлась – Кузьминская.

…Нет, конечно, не думали, не гадали, что всё изменится, хотя сейчас-то всё кажется очевидным. Перед концом того строя началась прямо какая-то вакханалия переименований! Не знаю, что там думали жители городов Набережные Челны, Рыбинска или Шарыпово, но папа сказал мне однажды просто с болью: «Таня, как жалко, переименовали город Ижевск, ты читала в газетах? Как жалко, старинный крупный город, столица Удмуртской автономной республики…» В Ижевске в университете учился папин брат Анатолий Александрович. Я даже ничего не ответила, знаю, конечно, что переименовали, но точно помню, как подумала в тот миг: переименовывают с ошибкой, это ошибка, мне это очевидно, но её же потом не исправить! Совершают страшную какую-то космическую ошибку, которая ни за что не будет исправлена! Как её потом исправишь! Это же на века! на всю оставшуюся жизнь! помню, думала я, сокрушаясь и соглашаясь с папой.

* * *

Вечером в комнате делимся впечатлениями о посещении театра, и вот у меня в рассказе однажды нечаянно проскальзывает, даже сама не знаю как, про необыкновенные пирожные, каких я нигде больше не видела, но рада была увидеть их снова на том же месте. Тошка тут как тут – демонстративно-понимающе уточняет по поводу пирожных. Я чувствую, что попала в западню, и чем больше отнекиваюсь, тем больше он доволен.

Один из любимых его приколов теперь заключается в том, что он слушает было начало моего рассказа об очередном просмотренном спектакле, затем демонстративно перебивает в таком примерно стиле: «Это всё неважно. Ты говори главное: какой там буфет! Хороший или так себе, не стоит даже идти?!»

Тошка – Леонид Енгибаров, клоун с осенью в сердце. Но

Разве это клоун! Если клоун —
должен быть смешной!

На спектакль «Деньги для Марии» не одна ли я ходила?! Эту повесть я в то время ещё не читала – сразу спектакль. Запомнила последнюю страшную фразу, как и в книге, – «Молись, Мария, сейчас тебе откроют…» Долгая хорошая тишина в зале. Сегодня эти слова звучит просто и естественно, но я вдруг задумываюсь: а как их пропустили у Распутина в то, в наше тоже, время?! Не иначе, по знакомству!

По повести «Последний срок» поставлен блестящий спектакль, театр полон, мой билет на самый последний ярус, под потолком, как я всегда говорю. Я почему-то не люблю театральные бинокли и никогда их не беру. Я привыкаю смотреть спектакль издалека: чисто студенческий пролетарский дешёвый вариант. За 80 копеек. Иногда я откидываюсь на спинку кресла и просто слушаю. Толчею в гардеробе я пережидаю в своём ярусе: постепенно выхожу из спектакля; уже приходит служительница. Она не спеша открывает тяжеленные тёмно-оливковые портьеры у входа, устало садится в крайнее кресло и говорит мне задумчиво-покойно:

– А старухе-то – тридцать лет…

«Живи и помни» тоже очень серьёзный спектакль; разобраться, так тяжёлый, тягостный. Не развлечение. А «Прощание с Матёрой» я так и не видела, мы уже уехали из Москвы.

На каникулах я рассказываю родителям о спектаклях, которые посмотрела. Разумеется, они читали Валентина Распутина. Мы устраиваемся вечерком в самой последней комнате на огромной, очень красивой, модной, уже без меня купленной, деревянной кровати. Папа то и дело задумчиво повторяет:

– Что же Таньчора-то не едет… Где хоть наша Таньчора! Когда хоть она приедет-то к нам…

Я сижу на новой кровати, прислонившись к полированной спинке, уютненько опираясь спиной о подушку, и долго-долго рассказываю родителям о Москве, перескакивая с одного на другое. Всё равно интересно.

* * *

Улица Юных ленинцев однажды с утра до краёв заполняется московскими юными ленинцами, они все в парадной пионерской форме, красный цвет оживляет вид. Я вижу их от конечной остановки 38-го троллейбуса – от грязно-зелёного «Дуная», до кинотеатра «Высота», сколько глаз хватает, колышется море детских головок на фоне белого и красного, небывалое зрелище! Со всей Москвы, получается, съехались! Я говорю однокурсникам: пионеров тьма тьмущая, улица Юных вся заполнена от начала до конца, и к чему это?! Впервые такое вижу!

– Ты в школе училась?