Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

В Толмачёво я выбираю автобус-экспресс, следующий не в сам город, а в академгородок. Мне совершенно всё равно где-то нужно переночевать в Новосибирске, и я вспомнила, что девчонки приглашали приехать к ним в гости. На конечной остановке меня настигает слепой снег. Только слепого снега мне сейчас не хватало!

– Ослеп! – Говорю я снегу на полном серьёзе и недовольно. – Куда летишь, не видишь что ли!

Мне делается холодно и неприютно. Солнышко садится за лес и ярко бесстрастно освещает меня, совсем немного не доехавшую до дома; а прямо над головой из холодной чёрной тучи без конца спокойно вылетают холодные белые снежинки. Я вижу это как на картине.

Уже поздновато заявляюсь на знаменитую Пироговку, в общежитие университета к Тане Поповой. Быстрый шёпот, понимающие взгляды – и кто-то куда-то уходит, сказав всем до свидания, затем спокойной ночи. Я угощаю девочек апельсинами. Они очищают апельсины от шкурок и очищенные выкладывают на тарелку, ставят на стол. Я ловлю себя на мысли, что целые ярко-оранжевые апельсины смотрятся намного эффектней, чем очищенные, и жду, что будет дальше. А дальше девчонки виртуозно поровну делят шкурки от апельсинов, тут же быстро их съедают, и даже и не думают притрагиваться к очищенным экзотическим фруктам, а просто смотрят на них и бесконечно радуются, что они у них есть.

Таня написала мне как-то: «Засунула куда-то “Солёную падь”, никак не могу найти…» Она же не может просто написать, что читает; что можно, и стоит, и надо читать, но я почему-то понимаю всё буквально и представляю себе, как она засовывает книгу между кроватью и стеной. Конечно, потом не найти! Я вспоминаю это, поскольку вижу на тумбочке: спокойно лежит Залыгин. На минутку все куда-то ушли, я открываю и прочитываю спор Семёна Чаузова с женой: «…только и можете за нас, баб, прятаться! Что бы вы без нас делали!» Мне это кажется далёким, давнопрошедшим: погони, обрезы, стычки в ночи. Все эти страсти уже описаны однажды в «Поднятой целине». Но всё равно обязательно надо будет прочитать.

Утром Таня провожает меня на электричку: мне домой, а ей на маёвку.

Май

На другой день чудеса не прекращаются – праздник всё-таки!

Первое мая: никто никуда не едет. Только я. В Мошково всё же встречаю знакомую бабушку из Белоярки, Тани Мальцевой бабушку; кажется, она выписалась из больницы. Мы с ней идём далеко к трассе, где свёрток (свёрток – так всегда говорит папа) на Белоярку.

– Ты чья?

– Норкина.

– Ты была маленькая, когда вы приехали, ты не помнишь, – строго говорит мне Танина бабушка, словно ждёт, что я буду возражать.

Но я не возражаю:

– Да, мне было два года.

– Время как летит. А ты знаешь моих внуков?

– Знаю, конечно, Таня и Боря. Они младше меня на год учились.

Мы мало разговариваем: я не могу вспомнить её имя. Тани Мальцевой бабушка не остаётся со мной на перекрёстке, а уходит по дороге пешком. Я долго стою одна, не в силах думать ни о чём. Съедаю один ломтик шоколадки “Вдохновение”, которую я везу домой в подарочек. Потом ещё один. Отворачиваюсь от трассы, смотрю вдаль; на дороге уже никого не видно. Не знаю, что мне делать.

Неожиданно прямо передо мной сама собой останавливается совершенно пустая бежевая «Волга», она сворачивает из Новосибирска.

– Вы не знаете дорогу на Белоярку?

Я вижу водителя: якут, солидный, солидных лет. Или китаец. В мгновение ока я открываю дверцу «Волги», в одно касание оказываюсь на переднем сиденье, захлопываю дверцу, спокойно аккуратно расправляю свой модный плащ и только после этого безмятежно говорю:

– Я покажу Вам дорогу.

Когда мы видим бабушку, я заранее предупреждаю шофёра, что бабушку тоже надо обязательно подвезти. Он вежливо останавливается. Трудно поверить, но это так: мы мчимся в Белоярку по совершенно пустой дороге на бежевой «Волге». Развилка. Влево. Ради одного этого слова: «влево» он и остановился на перекрёстке, какое счастье! А та дорога куда? – спрашивает важный человек. Не знаю. Как же ты не знаешь, укоряет меня бабушка. В Кузнецовку! Вон и крыши видно…

Что ж, не знала; теперь буду знать!

В Кузнецовку мы ходили, ничего не видели!

В Кузнецовку мы ходили, ничего не видели…

Только видели одно:

висит ведро – худое дно…

пели про эту деревню братья Заволокины. У меня даже их пластинка была “Мошковские страдания”, диск-гигант, я очень любила её слушать, они замечательно поют… Например, такой перл мне тоже очень нравился:

Сколько б по морю не плавал —
моря дна не доставал.
Сколько б в девок не влюблялся —
по Матане тосковал…

Где остались мои часики, это неизвестно. Или они просто-напросто остановились? Я спрашиваю у якута, сколько времени, абсолютно ни для чего, просто так. Но он реагирует как-то сочувственно-озабоченно:

– Опаздываете?

Или он подсмеивается надо мной? Я не думаю так, отвечаю серьёзно:

– Нет, не опаздываю. Я же к маме еду. Мама всегда ждёт, к маме не опоздаешь.