Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

Они видят меня на крыльце и громко возмущаются, что я очень долго сплю; норовят влезть на ступеньки. Затем наперегонки съедают тёпленький комбикорм, запивают его водичкой и потихоньку успокаиваются, располагаются отдыхать на травке жёлто-белыми пятнами. Я иду на веранду читать. Ровно в 12.05 открывается калитка, и папа приходит домой на обед. Уточки спохватываются, просыпаются, радуются, бегут навстречу, все они машут своими крохотными крылышками и наперебой объявляют ему, что они снова заголодали.

Но папа читает этот текст неправильно:

– Таня, у тебя утки какие голодные, ты их не кормила ещё?

– Кормила.

– Если бы ты их кормила, они бы так громко не пищали.

Папа подходит к утиному корыту и смотрит. Я тоже смотрю. Утята сразу же всё прекрасно поели дочиста, а щедрое солнышко так старательно высушило всю утиную, с позволения сказать, посуду, что можно быть уверенным: корм был в ней последний раз не два часа, а два дня назад. Ни малейших следов! Я озадаченно разглядываю всё это и очень жалею, что зачиталась и не догадалась запарить для них комбикорм ещё раз, они бы сейчас так не крякали… Мне было вменено в 10 часов покормить уточек; я это в точности исполнила. Я холоднокровно, медленно, с обидой говорю папе:

– Ты уткам веришь, а мне нет. Если они ещё будут врать, я им всем до единой поотрубаю бошки!

Так и сказала!

Папа берёт себя в руки, перестаёт верить уткам, в их адрес произносит разнообразные малоприличные слова, даёт мне деньги и отправляет в совхозную столовую за гуляшом. Сам он мгновенно переодевается и ставит варить на газ большую кастрюлю с прошлогодней картошкой для утят.

– Я бы сварила, – говорю я как-то виновато.

– Да нет, Таня, не в том дело; я и сам не знаю, чем их правильно кормить. Я получу сегодня кормоотходы, примерно часа в четыре отправлю, ты дома будешь?..

Потом мы обедаем и разговариваем о другом.

* * *

Я с удивлением замечаю, что в Белоярке Олимпиадой интересуются намного больше, чем в самой Москве. Всё интересно. Мало кто не спросит меня, почему я приехала, а не осталась «на олимпиаде», как будто я выдающаяся спортсменка. Совершенно не завидую Наташе: она ходит по Москве, а в Москве – чудо из чудес – Олимпиада! А зато я дома! Телевизор я не смотрю – Москва в телевизоре совсем непохожая, какая-то чужая, отчуждённая. Да, кажется, он и сломан.

Меня как-то совсем мало тянет работать на звероферму: я слишком хорошо знаю, что щенки не любят вакцинацию; знаю, как они от страха кусаются своими ещё маленькими, но острыми как иглы зубами. Мама не допускает ни малейших разговоров на эту тему – какое совпадение.

Лучше я буду собирать смородину: я выношу в садик низкую скамеечку, усаживаюсь на неё надолго и собираю хладнокровно, тщательно, не спеша, веточку за веточкой. Один день – один куст – одно ведро. Всего шесть кустов; некоторые уже стареют, поражены тлёй. Затем я уставляю частоколом трёхлитровых банок с вареньем длинную полку в кладовке; мама даёт мне ЦУ: то варить погуще, почти джем, то соединять с другими ягодами. Для разнообразия жизненных впечатлений я перехожу было на крыжовник, ягод много – очень сладких, небольших коричневато-бордовых, но острые эти колючки мне в конце концов полностью надоедают. Кроме того, малина.

А в Москве тем временем происходили разные события.

Наши ребята участвовали в эстафете, доставившей олимпийский огонь в Лужники. Их этап проходил по кольцевой дороге; с факелом в руках бежал Иван Полковников, в его свите были Сергей Кумарин, Жорик Какоткин, Лёша Мельничук, Сашка Щеглов, Гриша Мотренко и, наверное, кто-то ещё. Они много тренировались: 1 км дистанции им надо было пробежать за 2 примерно минуты, может, чуть больше. Нарядную белую короткую форму им, говорят, потом подарили. На головах у них были повязки, прямо как у настоящих олимпийских богов!

…Юрку Малолина, по прозвищу МАМАЙ, из академии исключили. Он учился в первой группе, а прежде того на рабфаке. Олимпиада, а он джинсами фарцует около ГУМа. Нашёл, тоже мне, время и место!

Август. Киев

Встречаемся втроём неожиданно – чётко посредине деревни возле ФАПа (хотя в Белоярке так никогда не говорят, а говорят “больница”), но ближе к детскому саду: Таня Пислегина, Надя и я. О том, о сём. Разговариваем, и видим: идут Анисимовы, Семён и Вита. Все рады, все видятся теперь очень редко, все очень деловые – в хорошем смысле слова. Я первая соображаю, прямо профессионально: что-то нас много, надо купить немного водки и пойти в лес. О! да, все, конечно, согласны. Я хочу, чтобы обо мне подумали: какая бойкая стала в своей Москве; раньше не была такой… Скорее всего, именно так они обо мне и подумали. Мы договариваемся встретиться около Муравьёвых примерно через час.