Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

– …Как фанера над Парижем! – ехидно один другому.

Просмеявшись, они убирают карты и долго и подробно расспрашивают меня об этих странных норках.

* * *

Купаемся. Загораем: спим на казённых покрывалах на берегу какой-то небольшой речки, больше похожей на ручей. Фотографируемся. Чинно прогуливаемся на станцию зачем-то и обратно. В Москву почти не ездим. Иногда ходим в кино. В столовой кормят просто ужасно, я от этих их котлет похудела. 62,5 кг – это не мой совсем вес, я чувствую себя не совсем прекрасно, кружится голова, меня буквально качает ветром. Всё-таки мой нормальный вес – 64 или даже 65 кг.

Однажды мы с Ларисой высказываем одинаковый интерес к городу Воскресенску и решаем туда съездить на электричке. Город оказывается большой, очень похож на Новосибирск. Заходим на телеграф, я бы хотела позвонить домой, но мне это не удаётся.

Как мы работаем?! Да это просто непереносимо! Шустрее всех борозду ковыряют Юля Щербакова и Наташа Логвиненко. Они на меня плохо действуют: я иногда распрямлюсь, посмотрю им вслед и начинаю мечтать, что вот если бы я была бы уже там, где девчонки… Я так и говорю потом им об этом. Наталья своеобразно утешает меня:

– Норкина, если б ты знала, сколько я в школе этой свёклы прополола…

То – что, она не говорит. Как ни странно, меня эта тирада вполне успокаивает. Очевидно, я реагирую не на слова, а на тон.

Это большое расстояние между Юлей и Наташей и всеми нами остальными делит ровно напополам Лена Нефёдова: она бы не хотела, конечно, от девчонок отстать, но постепенно они безнадёжно отодвигаются от неё, а поспеть за Леной мы все тоже не можем. Свёкла четырёхсеменная, нам следует нагнуться и оставить самый сильный побег из четырёх. Вспоминаем агрономию: вроде вывели уже сорт односеменной свёклы, он проходит испытания. Но говорить об этой свёкле мы больше уже ничего не говорим, всё быстро сказали по приезде, ещё в общаге. Теперь каждый день просто один длинный рядок. Часов пять.

…Мы почти одновременно все выходим к дороге. Марина Никитина без сил ложится на землю и произносит тихо, удивлённо:

– Какая земля мягкая…

Она ложится на эту мягкую землю в одном купальнике; на голове – белый платочек, на ногах – кеды. Мы все так работаем.

* * *

Домой на каникулы я лечу самолётом: не иначе, много денег в учхозе заработала. В Домодедово неудачно: опять полно народа. В битком набитом аэропорту первым делом вижу прекрасный триумвират: Жокена, Тимура, Даурена. Никогда не ездят в свой Казахстан на поезде. Они берут мой тяжеленный чемодан и несут к тому месту у стены, где сложены их вещи. Мы очень удобно усаживаемся на своих чемоданах. Я подробно и, надеюсь, понятно объясняю им, что на поезде ехать намного лучше. Они все смотрят на меня, улыбаясь. Затем у нас речь заходит о лесе. Я говорю ребятам, что мне не очень нравится степь (хотя я ни разу в жизни в степи не была), там очень дуют ветры. То ли дело – лес! Даурен запальчиво перебивает меня:

– Таня, но в лесу же ничего не видно!

Ну, если так, то конечно!

Почти незаметно в интересных разнообразных разговорах проходит время; Жакен просыпается и подводит итоги:

– Какая сумбурная ночь!

Утром мы разлетаемся в разные стороны. Мне удивительно, что они все трое летят в разные города на совершенно разных самолётах.

На электричке я благополучно оказываюсь в райцентре, глаза б мои на него не смотрели! Десятичасовой автобус только что ушёл, до вечернего настолько долго ждать, что это непредставимо! С неясными целями я медленно передвигаюсь в сторону моей деревни, с тяжёлым красивым московским чемоданом по левой стороне длинной улицы бреду к заправке, к перекрёстку. Это очень далеко. На обочине останавливается какой-то автобус, я обхожу его и прохожу дальше. Но из пустого автобуса мне говорят уже возмущённо, чтоб я быстро шла и садилась в него. Я просто ахаю: это белоярский служебный автобус, и он идёт домой. Кассир Надежда Ивановна Новоточина – это она мне стипендию каждый месяц высылает! – спрашивает удивлённо и так строго, как будто она сейчас высадит меня из автобуса:

– Таня! А мама-то знает?

– Знает! Я послала телеграмму!

Надежда Ивановна улыбается, радуется за маму – вот и дочечка из Москвы! Меня привозят не просто в деревню, а прямо к дому. В ограде я вижу маму: ох, она и удивилась! Так руками и всплеснула! Никакой телеграммы не было. Дня через два – безобразная, никому не нужная телеграмма.

А я почему-то не хочу даже вспоминать, что отправляла её из Чупиного города Жуковского, после учхоза к Ольге заезжала. А ещё через неделю мне информация о том, что оператор, не отправивший вовремя телеграмму, строго наказан. Это уже было совершенно излишним.

Июль. Олимпиада

Я не помню, но почему-то думаю, что немного успела пополоть, поокучивать картошку. Мама работает с 8 утра до 12, затем с 4-х дня до 8 вечера. Такой очень неудобный для мамы распорядок дня держится не очень долго. Я должна хозяйничать: проснуться, вскипятить на газу чайник воды, запарить, сколько надо, комбикорма; немного остудить его и в десять часов утра предложить утятам пожрать. Их много, примерно 30.