Пять снов Марчелло

За эти несколько дней попугай очень полюбил кофе. Для Марчелло он стал символом нового начала. Им пахли первые минуты первого утра какаду в квартире Кьяры, и с того дня так пахло каждое его утро. Появление запаха кофе какаду считал знаком, который подтверждал его присутствие в новом времени жизни и тем самым давал надежду на то, что рутина былых восьми лет закончилась. Это была его привычка- наделять простые явления символизмом,– отголосок прошлого, в котором невозможно было прожить без обнадёживающих знаков. Трудно представить какой ужас пришлось бы испытать Марчелло, если бы однажды утром он не обнаружил этого запаха. Сколько кошмаров он успел бы себе вообразить, как сильно напугал бы себя, прежде чем трезво обратился к реальности!

Но пока запах кофе был, и какаду не тревожился. Он проснулся, почуяв его, и нашёл себя сидящим на жердочке, всё ещё обращенным в сторону фонарей.

День вступил в свои права, поэтому свет в фонарных плафонах погас. Ничто в них уже не напоминало об одуванчиках. И всё же образ сказочных цветов, горящих световыми осколками, остался в мыслях какаду, как вторая сущность этих железных столбов, спрятанная до нужного времени или от ненужных глаз.

Кафе будто и не закрывалось на ночь: внутри горел свет, и дверь была нараспашку. Хозяйка и Роза уже вынесли столики на улицу и стояли там, беседуя с булочником, который, как и всегда к этому времени, привёз выпечку. Сам подобный сдобе,– румяный и пышный, он держал себя молодцевато, широко улыбался и подкручивал свои густые усы, кокетничая перед двумя женщинами. Обе это заметили. Роза, скрестив руки на груди отвечала на этот жест скромной улыбкой и взглядом в пол. А толстушка, хитро прищурив глаза, всё хохотала да поминутно касалась то своих бус, то рюшей на фартуке, а то, закатываясь смехом над очередной шуткой, хлопала себя, как кобылицу, по крутому бедру.

Хлеба и крендели, привезённые булочником, были уже в кафе, однако он не торопился уезжать и даже не поглядывал на часы, как будто его больше нигде не ждали. Это явно льстило самолюбию толстушки. Но, кроме того, что она была женщина, она была ещё и рачительной хозяйкой, поэтому едва приметив двух синьор, идущих в направлении кафе, тут же простилась со сдобным ухажером и скрылась в дверях своего заведения. Роза пожала плечами и тоже ушла.

Наблюдавший за этой сценой кот протяжно и жалобно мяукнул. Булочник бросил на него понимающий взгляд. Кот ответил ему тем же, и они оба покинули площадь.

В комнате попугая тихо скрипнула дверь. Это была Кьяра. Не спеша пройдя между мебелью, она подошла к окну и посмотрела в глаза Марчелло.

– Как ты тут?– коротко спросила она.

Какаду зевнул.

– Ясно,– кивнула головой Кьяра.

Она положила ладони на подоконник и задумчиво, немного приподняв подбородок, обвела улицу взглядом.

– Да,– сказала она, отвечая на собственные мысли,– Это будет непросто.

Марчелло наклонил голову и любознательно заглянул женщине в глаза.

Она больше ничего не сказала. Отбарабанив пальцами по подоконнику, она отошла от окна и встала перед шкафом. Оттуда с полок за стеклянной дверцей на неё смотрели цветные корешки книг. Кьяра сложила на груди руки и опустила взгляд вниз к своим ступням. В выражении её лица было что-то новое, чего какаду раньше не видел- возможно сомнение. Не отрывая глаз от пола, женщина приподнялась на носочках, затем оперлась на пятки, и так, раскачиваясь взад и вперёд, простояла минуту-другую. Потом она остановилась, замерла, хлопнула себя несколько раз ладонью по предплечью и, решительно открыв дверцу шкафа, взяла с полки книгу.

Это была совсем небольшая неброская книжица, с виду как новая, но уже с несколькими закладками в виде разноцветных бумажных язычков. Её явно уже читали и, может быть, её читала сама Кьяра.

Опустившись на канапе, она закинула ногу на ногу и сначала глубоко вздохнула, как- бы настраивая себя, а затем уверенно открыла книгу.

В первые минуты тело Кьяры было напряжено и брови недоверчиво приподняты. Но, постепенно к чертам её лица вернулся покой, она вытянула ноги вперёд, втёрлась в спинку канапе и, обмякнув, приняла позу, которая всей своей непринуждённой простотой говорила о том, что женщина расслабилась и полностью отдана чтению.

Уличный пейзаж перестал быть интересным попугаю. Всё его внимание обратилось к Кьяре, вдумчиво хлопающей ресницами над раскрытой книгой. Слева-направо и снова слева-направо… Её взгляд ощупывал узоры букв на строчках, спускался по странице, взмывал в верхнюю строку следующей. И пока пальцы женщины хватали, удерживая, страничный уголок, взгляд её уже снова бежал вниз; оттуда, цепляясь за перевёрнутый лист, перепрыгивал на следующую страницу, и всё действие повторялось заново. Танец глаз, пальцев и страниц- почти немой, почти мистический, но завораживающий какаду, как всё, что было ему непонятно.

Дверь комнаты опять скрипнула. В открывшемся проёме появилось лицо Луки.

– Что ты тут делаешь?– спросил он, входя,– Ты закрылась? Такого ещё не было.

Кьяра подняла на него глаза:

– Я не закрылась. Просто…

Она замолчала.