Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение

Ничего я не развешивал, но уверенности в себе ей было явно не занимать. Представилась как Ляля. Ну Ляля, так Ляля. Через некоторое время я уже знал, что едет она с нами только до Питера. Сама с Перекопа. Папаша ее там большая шишка, вот ее и захватили. Но она его гребует. Вот уже два года со своим парнем живет. Она мне назвала погоняло и посмотрела на произведенный эффект.

Я про него действительно слышал – очень крутой был тип, но мы никогда не пересекались. Совсем другая весовая категория и другой мир. В краснодомовской среде про него следующее рассказывали: от армии отмазался, и теперь он на Перекопе над всеми царит. По-взрослому, а это значило уже криминал. Такие рассказы про местных «знаменитостей» были обычным явлением во время наших вечерних посиделок. Но в большей степени касались наших соседей по району. Перекопские не часто в центр выбирались, но уж когда вылезали, лучше было им не попадаться. Как и заволжским. Метелили всех без разборки, на всякий случай, чтобы знали. По-видимому, для самоутверждения.

Во какая у меня оказалась соседка на этот вечер. Очень непростая и какая-то по-взрослому непредсказуемая. Таких знакомых до этого у меня не было.

Начала разговор с «Караванщика», у них главного героя называли Джафар Али, и он все время забивал себе тугой косяк. Я такого варианта не знал, а свой сразу ей продиктовал. Она записала, с блокнотиком пришла. Но другие, про которые она спрашивала, почти все знал: «Чайный домик словно бонбоньерка», «Порвали струны моей гитары», еще что-то. У нее и голос, и слух оказались на высоте, воспроизводила здорово. Да и музыку поэзии она сразу на лету хватала.

В общем, многое из будущего репертуара серии передач Глеба Успенского «В нашу бухту заходили корабли» (кстати, у него тоже ни слуха, ни голоса не было, как и у меня, но какую хорошую вещь организовал, хотя неприятная Филина многое портила) перебрали. Вот где мое пребывание на Нагорной улице Киева очень даже пригодилось. Общий язык был найден, и симпатия образовалась.

Потом она мне про остальных барышень из автобуса посплетничала, обозвала группу брюнетистых дев, задававших мне вопросы, кагалом, а их всех – прихиретницами и прошмандовками. Дескать строят из себя целочек, а сами… Я первого определения до этого вообще не слышал, но сделал понимающий вид. Спросил:

– Все такие?

– В автобусе-то? Да почти, но вот соседка моя вроде ничего, поговорили немного, я ее первый раз вижу, но похоже нормальная. Без выпендрежа. Кстати, обрати внимание. Я же видела, как она на тебя смотрела, когда стихи слушала.

И тут же к ним опять вернулась:

– А еще, кроме Матвеевой, ты что-нибудь хорошее и редкое знаешь?

Я решил пошутить, сказал:

– Знаю, сейчас попробую тебе самые любимые выдать, но товар-то редкий! А что мне за это будет?

К вопросу она отнеслась неожиданно серьезно. Встала и пересела на заднее пустое кресло: я уже решил, что обиделась. Но вернулась быстро, помахивая в руке снятыми трусиками. Почему-то я сразу догадался, что это за вещичка такая.

– Не боись! Начинай!

У меня аж во рту все пересохло. Спросил только:

– Женский вариант или мужской?

Она серьезно так задумалась, сказала:

– Давай женский.

Ну я свою любимую Цветаеву и выдал:

Вчера еще в глаза глядел,
А нынче – все косится в сторону!
Вчера еще до птиц сидел, —
Все жаворонки нынче – вороны!

А когда окончил…

За все, за все меня прости,
Мой милый, – что тебе я сделала!

…у нее слезы на глазах были. Честное слово! Начала меня про Марину расспрашивать, почему в первый раз слышит? Где книгу ее стихов можно достать? Я ей с книгой безнадежную ситуацию описал (у нас только одну в 61 г. выпустили и все, сразу пропала; у меня самого не было, только переписанные странички), но она сказала:

– Мне достанут.

Подумала и добавила:

– А, может, и тебе выгорит.

После этого она развернулась ко мне, развела коленки, взяла мою руку и медленно положила на внутреннюю часть колена:

– А теперь реально мужское! Начинай!

И я выдал неубиенную классику Лорки «Неверная жена».

И в полночь на край долины увел я жену чужую,
Увел я жену чужую, я думал – она невинна…

Оно длинное, и когда я закончил…

Я дал ей ларец на память и больше не стал встречаться
Запомнив обман той ночи у края речной долины, —
Она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна.

…она была сосредоточена уже на другом, уверенно манипулируя моей рукой…

Подробности тут совсем ни к чему. Для совместной книги с Андрэ это не предназначалось. Но за один вечер я повзрослел сильно. И узнал очень много такого, о чем раньше никогда и не грезил. О времени совсем забыл, пока находился полностью в ее власти.

А, уходя, она сказала:

– А ты ничего. Мне понравился, и руки у тебя ласковые.