А с Лялей, которую, оказывается, Ларисой звали (меня сразу руководительницы в автобусе просветили, погрозив пальчиком) я еще раз лично пересекся. Откуда-то она в центре на меня выскочила, ручкой помахала, коричневую коробочку сигарет мне сунула, сказала, что у парня отобрала, и исчезла. Наверное, на минутку из-под наблюдения вырвалась. Это оказались совсем не сигареты, а какие-то свернутые пахитоски. Мы были с приятелем, попробовали – потом меня знакомые на Свободе встретив, поймали, шел с блаженной улыбкой, никого не замечая. Они же меня и до дома довели, а куда пачка делась, не знаю. Но шарахнуло меня здорово. Потом мама долго допытывалась, что это было, и настойчиво рассказывала о вреде наркотиков.
А вот воспоминания о втором разе, тоже с ней связанном, остались совсем иные, сильно неприятные. Мы сидели на лавочке на бульваре и покуривали. Какой-то полузнакомый парень подошел ко мне и предложил отойти. Сказал, что дело есть. Он фарцевал по мелочам, и я решил, что хочет что-то предложить. Спокойно отошел с ним за кусты, где меня и прихватили. Три нехилых парня, правда, без особой грубости, но решительно. Дергаться было бессмысленно, да и не успел испугаться. Завели в какой-то дворик и оставили меня перед сидящим на лавочке типом постарше, очень неприятного вида, с совершенно пустыми глазами.
– Литва? – спросил он. Я кивнул. – Меня Колесо кличут. Слыхал такое погоняло?
Я сказал, что краснодомовские в разговорах упоминали. Перекопский, известный и очень серьезный тип. Теперь он кивнул:
– С ними, значит, хороводишься?
И сразу продолжил:
– Откуда Ляльку знаешь?
У меня внутри все сжалось. Ну, подумал, вдруг чтобы своего парня позлить, выдала ему что-нибудь про меня. А он послал помощника – разобраться. Передо мной ну явно не он сам был, да и кликали того по-другому. И Лялька говорила: красавец, цыганистого тапа. А тут с челкой типичный русак сидел, откровенно бандитской внешности.
– Да практически и не знаю, в автобусе в одной группе до Питера ехали. Меня там мутило после проводов с пацанами, вот и полез к микрофону песенки дворовые исполнять. А она текстом одной и заинтересовалась.
– А, – сказал он. – Шапиро-Ри – твой вариант?
– Вообще-то подольский, с Киева, а так да, я ей текст дал.
(Хватило ума не говорить, что Шапиро и Шаперо – две большие разницы.)
Он замолчал и так же пусто на меня продолжал смотреть.
– Ссышь? – спросил после тяжелой паузы.
– Да вроде повода-то нет. Но все равно как-то не по себе, страху ты умеешь нагнать.
Польстил, а что делать. Он довольно, но как-то криво усмехнулся. И опять стал на меня как на пустое место смотреть. У меня было ощущение, что я букашка, типа божьей коровки на рукаве, могут или прихлопнуть, или сдуть – лети, птица. Тут кто-то прибежал и сказал, что их нашли.
Он из своих раздумий вышел, повернулся ко мне и протянул, сплюнув:
– Иди покеда. Колян, дай ему пакет. Передать тебе просили, но что-то ты мне совсем не глянулся.
Я взял пакет, кивнул, так как они уже другой проблемой заняты были, и пошел. Шел и реально боялся. Перекопские, по слухам, на всякие подлые штуки были горазды, сейчас какой-нибудь шкет в грудь толкнет, а сзади уже второй на четвереньках стоит. И бросятся все на упавшего. Или просто в поясницу заточку сунут. Ходили такие истории.
Но благополучно дошел до лавочки. Сел и подряд пару сигарет выкурил, отодрав фильтр. Все внутри леденело, как глаза его вспоминал. Такому убить – как чинарик раздавить.
Открыл пакет, уже догадываясь. «Избранное» Цветаевой 1961 года. Вот такую вещевую память о встрече с Лялькой до сих пор храню.
Ниже приведу еще одну историю, относящуюся уже к после институтскому периоду. Все остальные выбросил, только эти две оставил, вот почему они такие развесистые, со всеми подробностями.
После окончания института мы достаточно большим коллективом собирались поехать в Прибалтику. Помотаться вокруг Риги, а, может, и до Таллина добраться. Очень мне этот город нравился. Я там даже в призеры какого-то местного комсомольского конкурса попал (влияние автобусной поездки) с предложенным текстом для песни:
И припев: