Пятая колонна

Слышно, как кто-то идет по коридору. Это Филип. Он открывает дверь номера 110 и озирается. Снимает кожаное пальто и швыряет его на постель, затем кидает берет на вешалку в углу. Берет падает на пол. Филип садится на одно из кресел в кретоновом чехле и снимает сапоги. Оставляет их среди комнаты, — с них течет вода, — и подходит к кровати. Снимает с кровати свое пальто и швыряет его как попало на стул. Затем ложится на кровать, вытаскивает подушки из-под покрывала, подкладывает их все под голову и зажигает лампу. Протянув руку, открывает дверцу ночного столика, достает бутылку виски, наливает немного в стакан, которым аккуратно было накрыто горлышко графина, и с размаху доливает в стакан воды. Держа стакан в левой руке, правой достает книгу с полки. С минуту лежит тихо, потом пожимает плечами и беспокойно ворочается. Наконец отстегивает от пояса кобуру и кладет ее на покрывало возле себя. Поднимает колени, делает первый глоток и принимается за книгу.

ДОРОТИ

(из соседней комнаты). Филип, Филип, милый!

ФИЛИП

Да?

ДОРОТИ

Пойди сюда.

ФИЛИП

Нет, дорогая.

ДОРОТИ

Я хочу тебе кое-что показать.

ФИЛИП

(читая). Принеси сюда.

ДОРОТИ

Хорошо, милый. (Бросает последний взгляд в зеркало.)

Она очень красива в пелерине, и воротник ничуть не испорчен. Она входит в комнату, горделиво, с большим шиком и изяществом, словно манекенщица, демонстрирующая модель.

ФИЛИП

Где ты это взяла?

ДОРОТИ

Купила, милый

ФИЛИП

На какие деньги?

ДОРОТИ

На песеты.

ФИЛИП

(холодно). Очень мило.

ДОРОТИ

Тебе не нравится?

ФИЛИП

(все еще не спуская глаз с пелерины). Очень мило.

ДОРОТИ

Что с тобой, Филип?

ФИЛИП

Ничего.

ДОРОТИ

Ты хочешь, чтобы я совсем перестала одеваться?

ФИЛИП

Это твое личное дело.

ДОРОТИ

Но, милый, это же страшно дешево. Мех стоит всего-навсего тысячу двести песет шкурка.

ФИЛИП

Это жалованье интербригадовца за сто двадцать дней. Постой. Это четыре месяца. Я не припомню ни одного, который четыре месяца пробыл бы на фронте и не был ранен или убит.

ДОРОТИ

Но, Филип, это не имеет ни малейшего отношения к бригадам. Я купила песеты в Париже на доллары, по курсу пятьдесят за доллар.

ФИЛИП

(холодно). Вот как?

ДОРОТИ

Да, милый. И почему мне не покупать лисиц, если хочется? Кто-нибудь же должен их покупать. На то они и существуют, а обходятся они дешевле, чем по двадцать два доллара шкурка.

ФИЛИП

Замечательно. А сколько тут шкурок?

ДОРОТИ

Около двенадцати. Ну, Филип, не сердись.

ФИЛИП

Ты, как видно, недурно наживаешься на войне. Как ты провезла свои песеты?

ДОРОТИ

В банке с кремом «Мум».

ФИЛИП

«Мум», ну конечно, «Мум». Вот именно «Мум». Ну и как? Запах «Мума» отшиб запах твоих денег?

ДОРОТИ

Господи, Филип, откуда такая щепетильность?

ФИЛИП

В вопросах экономики я всегда щепетилен. Я думаю, твои песеты с черной биржи не станут белее ни от «Мума», ни от этой другой гадости, которую употребляют дамы, — амолин, что ли.

ДОРОТИ

Если ты будешь дуться из-за моей пелерины, я уйду от тебя.

ФИЛИП

Пожалуйста.

Дороти направляется к двери, но оборачивается и говорит просительно.

ДОРОТИ

Ну не надо из-за этого дуться. Будь благоразумен и порадуйся, что у меня такая красивая вещь. Знаешь, о чем я думала перед твоим приходом? Я себе представила, что бы мы могли сейчас делать в Париже, вот так, под вечер.

ФИЛИП

В Париже?

ДОРОТИ

Уже начинает темнеть, и у нас с тобой свидание в баре отеля «Ритц», и на мне эта пелерина. Я сижу и жду тебя. Ты входишь, а на тебе двубортное пальто в талию, на голове котелок, а в руках тросточка.

ФИЛИП

Ты начиталась американского журнала «Эсквайр». Ты же знаешь, что он не для чтения, а только для рассматривания картинок.

ДОРОТИ

Ты заказываешь виски с перье, а я потягиваю коктейль с шампанским.

ФИЛИП

Мне это не нравится.

ДОРОТИ

Что не нравится?

ФИЛИП