Пятая мата

…Лоцман Бекасов, по обыкновению, ходил степенно, враскачь и сильно махал руками. Поглядеть — от комарья отмахивается мужик. В больших сапогах — Тихон свои запасные отдал — торжественно сошел с яра вниз.

— Тихон Иваныч, припозднился я… Не серчай! Тебя искал: в контору бегал. Сказали, что фоминские девки приплыли. Думаю, беседоват для началу…

— Чего хотел? О деньгах я помню. Распорядился, всем завтра аванс выдаст Клевцова.

— Ну, спасибо! Тут завертелось такое в голове… Проснулся ночью, она и засвербила, мысля-то. Теперь мы кажду тюльку из песка выколупываем, из воды тянем. А как дать Чулыму пропуск, сквознячок устроить? Пе-сок-от шибко не захряс под матой, поди-ка, плотно еще не уселся…

Романов взглянул в голубые глаза Бекасова, на его черное задубелое лицо и насторожился. Никифор переступал с ноги на ногу, радостный, тыкал в Чулым рукавицей и простуженно, сипло говорил:

— Глянь, стрежнина в хвост маты бьет. А скопнем там берег — Чулым и ударит в обходный рукав. Ей-ей заскоро слизнет песок из-под маты!

— А если начнет мыть только берег?

— Мы щиты поставим! Вода-то, отбивкой, волей-неволей свиснет под лес.

— Ну, Яковлевич, вроде дельное ты придумал… Спасибо! — Тихон повеселел. — Вот только щиты нас задержат. Мужики и на лодки пилить лес едва-едва успевают.

— Э, Тихон Иванович… — Бекасов хлопнул себя по бедрам. — Голь на выдумки хитра… Собрать ворота от бараков, от конного двора. С пяток полотен и надо-то. Соединим слегами. Не весенний напор — выстоят!

3

Вот новая забота: собрать ворота и к Чулыму подвезти.

Где людей взять? Где?!

Пометался в мыслях Романов и — неча делать — потопал к команде мастера Михайлова.

…У такелажного склада — большого дощатого сарая, что за поселком, — шумно. Чуть свет слыщится оттуда стукоток и тонкий, нажимистый визг пил. Выйдет утром начальник на улицу и по перестуку молотков, по высоким голосам пил точно определит, сколько человек работает и что каждый из них делает. Нынче, слышно, прибавился рабочий, и Романов недоумевает: кого это Михайлов выискал?

На катках у братьев Чудновых поднимается почти готовая лодка — бросается в глаза белизной гнутых ребристых бортов.

С распаренным лицом, без фуражки подходит Михайлов. В ложбинах глубоких морщин его блестят ручейки пота.

— А я-то думаю, откуда он человека раздобыл? Не в ваши годы топором махать, Борис Кузьмич.

— Помашу еще… Перекур или как?

— Вы тут командуете, мастер. Пусть охолонут, тоже надо.

Шагают вперевалку к штабелю досок Чудновы, за ними тянутся молчаливые пильщики досок, прямится в походке Федор Корнев. Одна Соня Заварзина продолжает заливать швы новой лодки густым черным пекваром.

Тихон оглядывает лица рабочих. Это становится для него привычкой. Боится он увидеть у кого-нибудь ту, последнюю, усталость, за которой начинается равнодушие к работе.

Тихон доволен: лица рабочих усталые, голодные, а взгляд светлый. У Корнева отечные мешки в подглазьях почти не видны. «Э, брат, на людях-то на поправку пошел! — радуется про себя Романов. — Совсем, было, на конюшне сдал… Маленько еще подкормить тебя, и захочешь ты жить, хрен таковский…»

Мужики курят крепчайший самосад. Тот самый, который с девятой гряды от бани, как говорят они.

— Иванов опять вызывал меня на переговоры… Жмет и спуску не дает!

— Ихо дело таковско — знай командуй! — усмехается в бороду Корнев. — Для кого земля вертись, а мы, работнички, за колышки держись…

— Удержимся, хватит силы, Федя… И никакой Гитлер нас не окинет! — ловко переводит разговор на другое начальник. — А что касается Иванова, трясут директора за березу будь-будь… Говорит, волос седой в голове пошел… Ну я к вам не попусту… — И Тихон объясняет замысел Бекасова. — Ты, Федор, и вы, ребята (Чудновы согласно кивают черными головами), после обеда туда, к Боровой, значит… Попробовать надо, а то каждый день кто-то уходит с реки — ноги и руки, они не железные.

— Как Киняйкин в больнице, поправляется? — сдержанно, как бы невзначай, опрашивает Корнев.

Романов разом постигает, что за этим вопросом Федора скрывается многое. Права Никольская, запало Корневу в душу увечье Василия. Не просто запало — на лодки вот привело. Ну, ну…

— А ничего, — торопится с ответом Романов. — На поправку пошел Вася! Всем привет, жалкует, что не с нами…

Начальник ловит на себе взгляд Индукаева. Любит старый остяк, чтобы в общем разговоре и его не обошли.

— Как, Гаврилыч, не сидят мужики без кокор?

Старик хитровато щурит на солнце узкие щелки глаз, сияет широким желтым лицом.

— Хватат их, товарища начальник. А ты чо токо коворил… Ты коворил Наське моей нова юпка шей. Нет юпка! — Индукаев переводит дух, блаженно улыбается. — А шипко хороший Наська стал. Топрый, стерва, все ласкат…

— Ох, Гаврилыч, уржесся с тобой! — закинув головы, гогочут братья Чудновы. — Как Наська ласкат-то?

— А сопсем меня не матюкат, стерва…

— Значит, улестил… — весело косится на Индукаева Корнев.

— Каво тамотка улестил, чем улестил?! — смущенный, бормочет Индукаев. — Это товарища начальник, Тишка вон улестил. Посулил нову юпку!