Пятая мата

А людская затея не понравилась Чулыму. Прокопали ров, опустили и пришли к слегам ворота. Прогулялась туда-сюда волна, игриво, в насмешечку, в щиты плесканула. И — только.

Начальник глядел на воду и покусывал губы, его мучил стыд перед рабочими. Мужики, кроме Андрюхи, закурили на бревне и, отвернувшись от реки, от начальника, молчали.

«Вот тебе и сквознячок… Вот и ходова под мату… Людей обнадежил! Ладно еще, что хоть Швору не успел за понтонами послать, — малость утешался расстроенный Романов. — Возни-то с понтонами! Пока бы учалили, привели их сюда, пока закрепили к остаткам маты… Как лучше хотел!» — готов был закричать на весь Чулым Тихон.

Стеганул с реки чей-то другой, простуженный крик:

— Ка-ате-ер!

«Эка невидаль! Ну, катер, а базлать-то зачем?» — с тоской думает начальник. И вдруг его разом осеняет добрая догадка, и все будоражится в нем: давай, милок, скребись, двигай сюда-а…

Романов напрягается, глядит на излучину реки. Там, на сером стыке воды и неба, уже четко проступает грязное пятно небольшого суденышка. За ним тащится широкий, с низкой осадкой, паузок[14].

Тихон знает, что катерок обязательно причалит. Еще бы не причалил! Только на участках и берут чурку команды катеров.

6

Катер поставил паузок и остоповал ниже запани с лесом, у такелажного склада. Здесь, под дощатым навесом, и увидел начальник двух чумазых пареньков, которые уже набирали топливо в большую плетеную корзину.

— Привет плавсоставу! Гнездилов на вахте?

Один из подростков подтянулся своим худеньким телом, вскинул веснушчатое лицо. Подобрался и ответил бойко, почти отрапортовал:

— Так точно, на вахте! А теперь Иван Авдеич чай пьют.

В носовой, капитанской каюте тепло. Уютно сипит на полу небольшой медный самовар, черное колено вытяжной трубы от него протянуто прямо в иллюминатор.

Гнездилова Романов знает с тех пор, когда тот еще мотористом по Чулыму ходил.

За крохотным пристенным столиком капитан — гора горой. Восседает он в черной вельветовой толстовке, с плеч спадают белые концы вафельного полотенца.

Гнездилов тычет толстым пальцем на деревянный диванчик и, чуть подняв пухлые веки, почти приказывает:

— Садись и наливай. Поуркай заодномя.

Ничего Тихон так сейчас не хочет, как разлить по холодному нутру этот пахучий, волшебный чайный жар. Он не ждет второго приглашения, наливает стакан и решается взять кусочек сахара — сахаром у капитана полна стеклянная вазочка.

Гнездилов бережно вытирает полотенцем свое красное потное лицо и насмешливо посматривает из-под набрякших век. Наконец отставляет пустой стакан, шумно отдувается и еще раз оглядывает начальника.

— Чисто водяной! Из какого болота?

— В воде бродим… — оправдывается Романов. — В песке, в илу тюлька-то…

Блаженное тепло волнами расходится по телу Тихона, его начинает одолевать сонная одурь. Он встряхивается, спрашивает, что нового в сплавконторе.

— Все новости у тебя с Белобородовым… — Гнездилов мягко, сыто смеется. — Все начальство, Романов, в кулаке держишь. Иванов ночей не спит, ждет, когда мату толкнешь от берега.

Тихон вздыхает.

— На днях кончим с матой!

— Как на днях? В плановом отделе говорили, что боле сорока дней тебе на управку положено.

— План планом… Стараемся! Вот и тебя просим, Иван Авдеич…

Гнездилов выслушал, лениво поднял широкое тело с табурета и отказал грубо, обидно. Потом, уже мягче, спокойнее заговорил:

— Забыл, что начальство вожу? Иванову крайно в Томск надо, в трест, а он меня турнул по Чулыму. Зима на носу, продуктов-то на участках кот наплакал. Госпароходство… Один «Ударник» кой-как и таскается. Нет! Сам хвастаешь, что кончаешь с матой… Отвали, отдай чалку, я тоже на берег. Индукаев дома, рыбешку промышляет?

— Кокоры для лодок тешет, когда ему промышлять?

— Индукаев да без рыбы… Не м-может быть! У него же завсегда…

Никак не ожидал начальник отказа. И в мыслях того не держал. Ну, любит Гнездилов покуражиться — капитан директорского катера, набалованный… Но и понять бы должен, случай-то на участке какой…

Злой на весь белый свет, спрыгнул Романов прямо с борта катера на сырой песок.

Следом с пустым ведром сошел по гибкому трапу Гнездилов. Задрал голову на яр, крикнул ребятам:

— Шевелись с погрузкой!

Тихон не выдержал, ухватил капитана за полу черной тужурки:

— Иван Авдеевич… Сколько дней у меня народ в воде… Два, ну три часа винтом воду погонять, а там Чулым сам ринется… Чурки бери сколько хошь, не чурка у нас, а порох.[15] Ты ж эти самые часы в дороге наверстаешь — ночью по баканам пойдешь…

Гнездилов зашагал на верх яра. Обернулся и опять стеганул мелким смешком:

— Ты что, девочку охмуряешь?.. Ты время мое не считай, семь классов и я проходил…

Тихон присел у такелажного склада растерянный, с болью в глубоко запавших серых глазах. И не слыхал, как подошел штурвальный катера Жуков.

— Ты, Никола, где был? Что я тебя не видел…

Начальник мог бы и не спрашивать — Жуков старательно стирал ветошью черный мазут с ладоней.

— Старшой над двигателем у нас заболел, вот исполняю… Значит, не уломали капа… Но-отный мужик у нас Иван Авдеич!

— Хлюст! Какая шлея ему под хвост попала?