Пятая мата

— А всю неделю не в духах капитан. Нахлобучку, выговор от Иванова схватил за самовольство. Не спросился, взял да и сгонял катер в Стрежное, погулять ему ночку захотелось. Гляди, важно идет… Как-то обратно явится. Не пустой пошел, с самогоном… Ясно, рыбка водичку любит…

— Понять бы ему надо, — жаловался Романов Жукову. — У меня же люди от холодной воды загибаются.

Жуков усмехнулся.

— Он чего, отказался-то, Гнездилов. Нам, правда, Иванов на рейс время дал в обрез. Уж знает, как Иван Авдеича посылать в Чулым. Сказал директор, что будет проверять рейс через радистов. В Суйге быть в пятницу… А в Черкесове вчера целых пять часов простояли — опять же дружок Гнездилова зацепил… Теперь вот вы просите катер до вечера… Так мы точно опоздаем на Юл к назначенному сроку. Вот чего боится Гнездилов!

— Коля, а все же… Придет от Индукаева, авось, вместе уломаем. Ты как-никак в помощниках ходишь…

— Авось да небось… — Жуков присвистнул. — А мы этот авось мешалкой по тому месту…

Тихон вскочил с бревна:

— Ты что, Никола?

— А то! Чего-чего, а крутить штурвал умеем!

— Иванову на тебя пожалуется!

— И не пикнет! Давно пьянками надоел команде. Начнет рыпаться, мы его в два счета прищучим. Такую докладную директору накатаем — будь спок. Эй, братва!

Подошли парнишки, потные, усталые. Жуков легонько обнял их за плечи.

— Отбой, ребята, хватит! Вот, товарищ Романов скажет.

— Комсомольцы есть? — обратился к ним начальник.

Парнишки кивнули:

— Недавно записались…

— Ну, друзья-кочегары… Агитировать вас долго не буду. Давайте работаем малость для маты. Видите, девчонки в воде бродят… А время вы в дороге нагоните, только покочегарить как следует… Чурка у меня порох, сами видите!

— Что дядя Коля скажет, он над нами…

— Скажим им, дядя Коля!

Жуков скорчил свирепую рожу. Дико сверкнул черными глазами:

— По местам… Раздуть самовар!

«Самовар» — черный цилиндр топливного бункера, что стоял за рубкой, задымил скоро. Треск двигателя подстегнул мужиков. Николай пропустил начальника участка вперед, выбрал конец причального каната, убрал трап и взял длинный шест, чтобы оттолкнуть катер от берега.

И тут, с яра, с перекошенным от ярости лицом скатился Иван Авдеич Гнездилов.

— Услыхал, мать его… — навалясь на шест, удивился Жуков.

У Тихона защемило сердце. Уж он готов был прыгнуть на берег.

Жуков почти оттолкнул его к рубке.

Катер отходил, корпусом, навально рассекал воду. В прибрежной, крученой волне болтался из стороны в сторону Гнездилов. Размахивая руками, ошалело кричал:

— Жуко-ов, приказываю-ю… Вертайся, Жу-уков!

В рубке, небрежно держась за штурвал, Николай рассмеялся:

— Командуй, начальник!

У Тихона спало напряжение.

— Запань надо обогнуть… У Боровой ковыряемся, правь туда.

Штурвальный наклонился над переговорной трубкой:

— Полный вперед!

На берегу Иван Авдеич Гнездилов дико выплясывал свою злость. В капитанских руках тоскливо бренчало пустое жестяное ведро.

Глава шестая

1

Швора шел следом, едва только не дышал в затылок, и посмеивался.

— Твой бы смех, да на всех — не выдержал Романов. — С чего это ты, а, Петрович?

— Да Гнездилов-то, Гнездилов…

— Да уж… — Тихон улыбнулся в ветреной темноте, вспомнил и то, как выплясывал Иван Авдеич у такелажного склада, и то, как позже, пьяный, злым духом завывал на сумрачном вечернем берегу возле конторки участка. Жуков принял капитана на борт, когда катер уже кончил работу, а сплавщики собрались уходить домой.

Тальник поредел и оборвался. Густо пахнуло дымом, жильем. В поселке мерцали теплые огни.

Тропа развернулась дорогой. Легкие шаги Шворы заглушал тяжелый топот рабочих.

— Тихон Иваныч, клуб-то не обежишь?

Начальник был весел: все вышло по совету лоцмана Бекасова! Успели и понтоны пристегнуть к остаточному куску затонувшей маты. К утру Чулым слизнет из-под нее песок, и береза точно окажется на плаву.

— Боюсь, как бы спирт не прокис… Мне тоже полагается!

Загукали за спиной рабочие.

— Так, так, Иваныч!

— Да уж перетакивать не будем…

Маленький клуб распирало от шума. Только бригада Шворы да начальник и задержались на реке. Другие сплавщики уже успели сбегать домой, переодеться в сухое, скинуть раскисшие сапоги и теперь, в тепле, разговаривали, кто о чем.

У ведра со спиртом стояла Петлина. Рядом с ней, у стола, сидел Петя Куличков и требовал расписываться в ведомости.

— Тихон Иванович… Никуда это не годится! — взмолился Петя. — И вы накорябали абы как… А вдруг да ревизия, а как сличат росписи… Тихон Иванович, погорим, как миленькие, погорим. Похожести в росписях ни у кого нету!

А мы сообразим вот что… — Романов говорил для всех, говорил громко. — Мы того ревизора, конечно нечаянно, в Чулыме выкупаем. А потом поглядим… Да он и своей-то руки на бумаге не узнает!

Дружный мужицкий смех запрыгал от стены к стене.

Свет единственной висячей лампы освещал зальчик фойе плохо, но Тихон был рад этому. Когда принимал стакан от Нины, почувствовал прикосновение ее теплых мягких пальцев и, ощущая состояние особой радости, с веселой тоской подумал: «Ну, что в этих бабах такого, а? Чуть тронет вот так и поведет мужика, черт-те куда потянет…»