Пятая мата

Как ни ровно гребут Романов, Логачев и Дарья, пустая лодка вихляется, и Виктор Комков из всех сил старается, чтобы выровнять ход, чтобы не ударила плашмя о борт тяжелая, опасная волна. Трудно фронтовику без ноги…

Тихон машет и машет веслом, глядит на поселковый берег. Под ним, на песчаном приплеске, тянутся две телеги с серыми полотнами ворот. Подергивая вожжами, крепко держит голову бородатый Корнев. За подводами идут с мастером Михайловым братья Чудновы.

«Может, не надо было срывать Чудновых-то с лодок, — беспокоится начальник. — Тут кто послабей бы управился…»

А у лодочной пристани топчется Петя Куличков. Мальчишка прибивает на вкопанный столб легкий фанерный щит. На его желтизне красной охрой написано:

«320».

«Осталось триста двадцать кубов из тысячи! Скоро уж», — радуется начальник участка.

«Триста двадцать», — читают сплавщики.

И тоже радуются.

5

Не обошлось на берегу без Романова, позвали-таки мужики.

Начало дела было пустяшным. Сколотили из слег невысокие леса, осталось пришить привезенные полотна ворот. Ну, само собой, прежде следовало сгрузить их в воду. А до того по течению реки выкопать продольную канаву на мелководье.

Пока братья Чудновы покуривали в затишке, Тихон с Михайловым пошли песчаной полоской у воды — не мешало посмотреть, что к чему.

Старый мастер шагал устало, молчал, и его молчание пугало начальника. Возьмет да и объявит затею пустой. «Не посоветовался с самого началу, а надо бы! — признался себе Романов. — Сам колгочусь, людей сорвал с лодок, вон Андрюху кликнул с реки…»

И скорей себя, чем спутника, Тихон принялся убеждать:

— Смотри, Кузьмич… Там головка маты была — там уровень воды сходный… А копать начнем здесь. Ну, вглубь-то, пожалуй, на полметра хватит. Нам только дорожку показать Чулыму, а он уж после просквозит… Выхватит песок, к остаткам маты понтоны подцепим — вот и не бродить людям в воде, наверху будет береза! Погодье-то как обернулось…

— Рано сиверко захиусил… — согласился Михайлов и глубже нахлобучил рыжую собачью шапку. — Пойду ребятишек наведаю. Вицы не везут долго, а Швора, того и гляди, зашумит.

— Как они там?

— Ребятишки-то? Их только похвали… — мастер скорбно улыбнулся. — Вчера прихожу к ним после обеда — прильнули друг к дружке и спят на сучьях. Посинели от холоду, одежонка-то плохонька, ремки одне.

— Неуж совсем одеть нечего?..

— Дети… На них ведь все, как на огне, горит… Есть, конечно, одежонка и поисправней, так для школы берегут. Нужда рано к уму добавляет, учит и вперед смотреть… Стою, поднимать жалко, а надо! Кричу: давайте, ребятишки, беритесь за ножи, — а у самого комок в горле…

— Скажи Петлиной, чтобы погуще ребятам наливала. Обед возит вовремя?

— По часам. Никольская там за всем доглядывает. А продавщица две буханки хлеба к раздаче добавила.

— Передай, скажи им, Кузьмич… Мол, на рубаху, на штаны начальник каждому обещал!

— Дак я уж и без тебя посулил.

— Вот и ладно!

…Канаву копали трое — Романов, Андрюха и Корнев.

Андрюха Андрюхой, его в любую дыру за милую душу давай… А Корнева Тихон было погнал с реки:

— Самое твое место на лодках. Вода-то, или не знаешь какая. В больницу захотел?! — А Федор так откровенно и твердо возразил, что начальник только руками развел: — Ну, смотри, дело хозяйское!

Начальник благодарно посматривал на Корнева, невольно вспоминал все перипетии своего отношения к мужику.

Раньше думалось, что неприязнь к сторожу надолго останется, но вот избылось зло и осадком даже не осталось.

Может, еще и потому, что держался в голове тот вешний день прошлого года…

Бригада Тихона запань после ледохода ставила. Напор воды огромный, случилось — оборвался якорный трос, а мужики поодаль, на бонах, возились. Федор оказался рядом, подхватил трос, считай, всю тяжесть якоря на себя принял… И теперь снится еще Романову кошмаром тот майский день. Как ветром, снесло бы запань на другой берег. Да что! Боны разбить могло. Молевой сплав… Речушки, по которым лес спускают в Чулым, мелеют за считанные часы, нельзя, нельзя держать древесину! Нет запани — это же срыв навигации, это тысячи кубометров обсохшего леса… Какую силищу Федор имел! На головке уперся ногами в кнехт, кровь изо рта, посинел, а держит, держит конец троса… Подскочили хватчики, упал мужик…

Начальник остервенело бросал песок на берег, мутная вода булькотила уже выше сапог… Хорошо думалось о Корневе, о тех же мальчишках поселка. Как растрепанные сорочата болтаются там, на развилках черемух. Поруби-ка целый день прутняк на таком ветру!

Ну, ребятки, навсегда запомните вы войну. За голод, за холод, за похоронки. И эти вицы западут в память… Взрослыми станете, и ничего не будет для вас милей родного Причулымья — суровой, таежной земли отцов. А то и дорого, что через муки, через боль досталось!

Бросал и бросал Романов песок… Мокрый, будто свинцовый. Сопел от усердия Андрюха, ворочал лопатой так, словно в забаву ему эта тяжелая работа. Тихон оглянулся и раз и два — Корнев стоял в воде и тоже ладно покидывал…