Пятая мата

Будь это чужой — мало ли кого ночь на реке застигнет, — Романов не очень бы взволновался, но Швора… Его-то зачем понесло на реку в такую погоду? Странно, из клуба быстро смотался… Постой, а может, с с Кожаковым стакнулся?! Ну… Самое время прижать к стене Швору, спросить напрямик…

Тихон выпустил теплую мягкую ладошку Петлиной.

— Ступай домой. Ну, чего ты так на меня уставилась? И не плачь, не надо… Завтра увидимся и обговорим, все обговорим!

…Он кинулся наперерез бригадиру. Швора опешил, сдавленно вскрикнул!

— Какого черта… Ох, и напужали!

Начальник вцепился маленькому бригадиру в плечо своей широкой цепкой рукой.

— Ты как на помеле летишь, испуганный… Куда?!

Александр Петрович сжался, осел под тяжелой рукой.

— К вам бежал… Хвост маты раздергало!

Пораженный, Романов встряхнул бригадира.

— Ты чего это буробишь?!

Швора наконец высвободился из-под руки начальника.

— Гнездилов, сволочь, по старой дружбе сделал! Его как раз вахта сейчас, он за штурвалам стоял!

— Паузком?

— А то! Восемь последних донок с березой с ходу сорвал. Одну, видно, зацепил, а там и другие повело… Троса-то наши — обрывки одни.

Узок к осени фарватер Чулыма. Широкая лента маты у левого берега — проход и вовсе крохотный. Только после окончания формировки всей маты накрепко ошлангуют ее толстым стальным тросом…

Тихон вывертывал руками ремень на фуфайке.

«Шишкин-то провел баржу на низ — комар носа не подточит… Ба-аржу ведь! Ну, Ванечка, ну, Гнездилов, попадешься ты нам…» — Романов заскрипел зубами, сказал уже вслух:

— Я этого так не оставлю. Рапорт Иванову завтра подам!

Александр Петрович сыпал словами:

— Ладно, что я из клуба ушел сразу… Так и гнало из-за стола. Подхожу к дому: ветрина, а слышу, катер на низу тарахтит. Бегу на самый берег, глянул — нет бокового сигнального огня на мате! Схватил веслишко и в облас… Гнездилов, Гнездилов напакостил! Он же злой на нас!

Бригадир говорил Что-то еще, но Тихон уже не слушал. «Дела-а-а… Только этого не хватало! Не то, так другое, не другое, так третье… Восемь плиток с березой уносит вниз по Чулыму… А на рейде сплавконторы при сдаче маты каждую тюльку считать будут… Он же тут у тополя стоял… И как не догадался взглянуть, увидел бы, что последнего, бокового сигнального огня нет… Чего теперь… Сколько же лодок послать вдогон? Пять, пожалуй. Скорей управятся мужики!»

Начальник уже вздыбил себя, почти кричал:

— Давай живенько к Михайлову, он уже дома… Канаты у него в складе — быстро их на берег! Фонари не забудьте. Бего-ом, Сашка!

…Васька Шамякин все еще играл в клубе. В плотной толчее фоминских и поселковых девок лоснилось сияющее лицо Кости Кимяева.

— Ко-онча-ай!

Гармошка коротко пискнула и умолкла.

Романов распахнул двери в зрительный зал, в кружке сплавщики по-прежнему мирно гудели голосами.

— Мужики, авари-ия! Двадцать человек, кто помоложе… К Боровой, на лодки. Скоренько, скоренько, черти клёвые!

Сплавщики бросились из-за стола в фойе к печке — там, в углу, сохла их мокрая обувь и одежда.

— Железяку на столбяку-у-у! — блажно заорал из-за спины Романова Костя и первым метнулся из клуба, — парню надо было сбегать домой, переодеться.

Уже на веранде клуба Тихона Перехватила Дуняшка Пронина, уцепилась за его рукав.

— Иваныч, нас-то бери. Чем девки хужей?!

— Ку-да! Плитки сорвало… Мужики и те до смерти ухойдакаются… Спа-ать! Завтра чуть свет — на реку!

Он забежал домой, сменил белье, штаны, переобулся в запасные сапоги. Сплавщиков нагнал у самой Боровой. Они опускали у шапок уши, ежились на пронизывающем ветру.

— Все в порядке, пьяных нет! — сумасшедше весело докладывал Кимяев, услышав голос начальника.

В парне, видно, не прошел еще хмель веселого вечера. Костя схватил из пирамиды багор, вскинул его над головой и на мотив знакомой всем песни о военном наркоме дико запел в сумятицу холодного ветра:

И за делом за правым,
За любимым начсплавом
Мы багры на себе понесе-ем!

…Лодки прыгали по вертлявым горбушкам волн, с трудом выгреблись на фарватер. Романов кричал:

— Запань огибай! К такелажному-у!

Внизу склада, у самого волнобоя, будто расцвел в этой шумной ночи дивный желтый цветок. Только чуть-чуть колебались от ветра его большие широкие лепестки и завораживали своей странной, живой красотой. Глядя на стекла горящих фонарей, Тихон ругал себя:

«Вот что значит с бабой постоять… Уж и цветы мерещатся!»

Швора, Михайлов и еще кто-то, похоже женщина, кинули в лодки концы мягких пеньковых канатов, подали фонари. Мастер присматривался, в какую лодку сесть пятым.

Тихон остановил старика:

— Не-ет, отдыхай, Кузьмич. Задержимся, утром один здесь командуй. Шевели, шевели людей!

Сплавщиков ожидала работа самая несложная. Но, как и всякое дело на реке, — физически очень трудная. Что, кажется, проще: догоняй ту плитку, ошлангуй ее вкруговую канатом и тащи двумя лодками к берегу. А там покрепче зачаль за какую-нибудь ветлу…

Лодки растянулись по всей ширине Чулыма, слабые желтые огоньки то исчезали, то чиркали темноту над гребнями тяжелых волн. Напрягая глаза, рулевые вглядывались в черную ветреную круговерть.