Пятая мата

Тот, природный, внутренний такт, кажется, никогда не покидал хозяина Сохачьего. А сегодня что с ним?

Городские явились уже под вечер. Все довольно молодые, пестро и легко одетые. Похоже, они были заводские технари, их сразу же выдал малопонятный разговор о каком-то новом конвейере.

Вот всегда они так, наезжие. Вырвутся из плена своих цехов, прокуренных кабинетов, тесных квартир и как-то разом дичают на речных просторах. Приедут шумные, самоуверенные, с замахом на фарт… Без приглядки торопятся показаться местному человеку, торопятся с этой водкой… Натолий выпил самую малость и почти покрикивал:

— Когда нам гулять, елошна-палошна… Перво, промышлять надо!

Городские, видно, проголодались. В летней кухне непривычно запахло хорошей колбасой и коньяком: родич Семки — маленький толстый человек в красном свитере, — оказывается, пил только коньяк.

Второй — длинный, тощий, с острым нервным лицом — напористо просил показать, как она ловится, стерлядь.

— Можно, можно! — готовно подхватил Натолий, и это опять было странным — он никогда не брал посторонних к своим ловушкам.

…Розовая вечерняя дымка затягивала Сохачий яр, когда мы собрались проверять фитили. Натолий опять угодничал, предложил закинуть и невод в курье — двойная уха чем плоха?..

Третий из приезжих, а он носил короткую черную бороду под яркими пухлыми губами, уговорил нас устроить ночевку у воды — все лето он об этом мечтал…

— Так и сделаем, аха! — сразу согласился Натолий, с него спадала забота о ночлеге приезжих.

Хозяин Сохачьего, сколько я помню, всегда имел два обласка. Один — расхожий — развалистый, с нашитыми бортами и жестяными заплатами на покоробленном днище. Долбленка эта довольно верткая, но зато уж большая. В нее-то мы и уложили невод.

— Вы вот что, мужики… Выпивку давай сюда, — мягко, но настойчиво попросил Натолий толстого. — Зачем тебе этот груз таскать… Стемнеет, кустами идти, а как запнешься, да падешь — что пить после? Чулымску воду пить, так она без градусов. Нет, в облас Петка сядет, Петка все на реке умет, аха!

— А верно, оградим-ка бутылочки от случайностей… — длинный взял у толстого тяжелую сумку и поставил ее в широкую корму обласка.

Натолий оттолкнулся веслом от берега и еще раз предостерег городских:

— Вы, мужики, самым берегам, там дорожка натоптана. И только тиха, тиха! Рыбнадзор вечерами на реке доглядывает, не любит Кешка чужих… Чуть что — сразу в кусты хоронись. Эй, борода, чё у тебя в рюкзаке гремит? Травы натолкай, мало травы?!

Тих был, прекрасен Чулым этим поздним теплым вечером. Слева, над высоким козырьком черного берега, плавилось небо, отсветы зари ровно ложились на воду и медленно расходились от обласка розовыми перьями. Влажные золотые слитки лениво спадали с весел, мягко, радужными искрами, уходили в черную заверть воды.

Как не хотелось нарушать тишины, я осторожно спросил у Натолия — что на городских-то покрикивал?.. Он сидел в корме и правил обласком так легко, как только это умеет коренной житель Причулымья.

— Ну их подале! Раньше, помнишь, каждого я тут встречал, каждому помогал и в охоте, и в рыбалке. А теперь — ша! Сбиваю охотку по Чулыму, по тайге шастать — браконьеры все больше прут.

— И как же охотку сбиваешь?

— Да всяко-разно.

Яр, к которому правил облас Натолий, надвигался слева, весь он был какой-то пятнистый, источенный ярой вешней водой. Несколько длинных осиновых выворотней косо и низко спадали по его склону, их оголенные вершинные сучья мелко подрагивали в воде под напором сильных стрежневых струй.

Умеет выбрать Натолий стерляжьи места… Как раз под этим яром и ставить фитили — такие простенькие и такие добычливые ловушки. На легкие прутяные кольца нашивается частая дель, один конец ее завязывается на конус, а в другом-то оставляется втянутая вовнутрь горловина для прохода рыбы. Узка эта горловина…

И поставить донную ловушку — самое простое дело. Берут толстую проволоку, один конец ее крепят в воде за ствол или толстый сук полузатонувшего дерева, а другой, с грузом, выносят на быструю воду. Фитили, понятно, крепятся к проволоке на проволочных же поводках…

Извилист, бесконечен Чулым, и захламленных лесом яров у него не сочтешь. Вот и поищи ты, рыбнадзор, эти фитили. Ага, думай, гоняй туда-сюда лодку-дюральку, лазь в воду…

Только так я подумал о рыбнадзоре, подумал с сочувствием, как Натолий легонько пристукнул веслом о борт обласка: слушай, Петка!

Я отозвался, качнул плечами: слушаю…

А Натолий снова со знаком. Задержал поднятое весло, а греб он слева, и опять я понял наше условное — смотри на левый берег, Петка!

Вот те раз… Этого мы, конечно, не желали…

У пятнистого яра, на самом приплеске, белела дюралевая лодка, человек в ней что-то возился в корме, что-то он там. постукивал гаечным ключом.

Натолий закричал:

— Что, Кешка, загорам?!

— Мотор заглох, едри его… — лениво отозвался из лодки человек. — А ты куда это, Натолий, курс держишь? Или вечерний моцион… Смотри у меня, нарисую я тебе такую бумагу за стерлядку — до-о-лго платить будешь…