Пятая печать

– Вы только вдумайтесь, – продолжал Швунг. – Ваш этот советник, дружище Бела, то бишь статский советник, который голым разгуливал по балкону, он, наверное, потому и придумал себе это экстравагантное занятие, что мыслил не так, как простые люди. Я вовсе не осуждаю его, но представьте себе, что такому советнику поручили обеспечивать население хлебными карточками. Или еще до войны, положим, он должен был заниматься заготовкой зерна. И вот придет он под вечер домой, а в голове по-прежнему крутится: какой ожидается урожай пшеницы да ржи, или сколько необходимо распределить хлебных карточек, и, вообще, так ли пойдут дела, как ему хотелось бы? Ну подумайте, что у этого типа в черепке творится! Представляете, выходит такой господин на улицу, где множество женщин, мужчин, детей, влюбленных и стариков и всех прочих, и думает про себя: а ведь это их мне надлежит обеспечивать хлебом, это им выдавать пайки! И видит уже не людей, а дневные пайки! Вон, говорит, два пайка пошли, а там – один паек, а там – паек для старика, которому на следующий год, наверное, уже не понадобится хлебная карточка, бедолага ужасно кашляет и едва волочит ноги. А при виде подростков подумает: этим вот на будущий год уже взрослую норму давать придется!

Хозяин трактира рассмеялся:

– Ну и юмор у вас, господин Кирай!

– Я и сам понимаю, – сказал книжный агент, – что это звучит смешно, только на самом деле, дружище Бела, здесь нет никакого юмора. Представьте себе, к примеру, какого-нибудь высшего офицера, положим генерала из военного ведомства, отвечающего за укомплектование армии. Тоже ведь не простой человек, не такой, как все прочие. Как, по-вашему, он себя ощущает, проходя по улице? И видя перед собой людей, мужчин…

– Такие по улицам не расхаживают, – заметил столяр, – они на автомобилях ездят. Как и статский советник ваш – тоже, поди, на машине катался, не так ли, дружище Бела?

– Все так. За ним по утрам приезжала машина, потом обедать его привозила, а к вечеру снова домой.

– Ну, видите?

– Тогда уж тем более все так и есть, как я говорю, – повысил голос книжный агент. – Такой уже и не слышит людских голосов, а видит разве что, как они открывают рты да руками размахивают. Из машины для них люди и подавно – всего лишь пайки или военнообязанные, если иметь в виду генерала! Вы только представьте… Выглядывает он из машины и видит перед собой человека, у которого все на месте: не безногий и не безрукий, не одноглазый – и дочурку с собой прихватил на прогулку, ведет ее, предположим, в сторону моста Маргит. Вот когда что-нибудь подобное вижу я или любой из вас, что нам приходит в голову? Вот, мол, добропорядочный семьянин, примерный отец – поди, не в кабак направляется и не к любовнице, а исполняет просьбу жены, погуляй, мол, с ребенком, пока я обед готовлю да прибираюсь. А то и просто – ребенок давно свежим воздухом не дышал! Но это мы так думаем – а что думает генерал? Он говорит себе: «Что за черт?! Человек призывного возраста, здоровяк, почему не на фронте?!» Дружище Бела подмигивает столяру:

– С юмором человек, а?

– Да чего ж тут смешного, дружище Бела? – насупился Ковач, столяр. – Если задуматься, то станет понятно, что нету тут ничего смешного!

– Так вот, – продолжал Кирай, – к чему я все это рассказываю? А к тому, что большим людям жизнь представляется совершенно иначе, чем нам, простым смертным. Они совершенно другие. И знают прекрасно, чувствуют, что мы не чета им, не их поля ягода.

– Это с какой же стати? – изумился хозяин трактира. – Они такие же люди, как я или вы.

– Ну, это как посмотреть! С одной стороны, вроде так, а с другой – так вовсе наоборот. Вам разве приходила в голову мысль – вон, мол, военнообязанный идет? Вот видите, не приходила. У вас никогда и в мыслях не было, что для людей, которые попадаются вам на улице, вы начальник, хозяин или, так сказать, повелитель, словом, некто, от кого зависит жизнь этих людей. Вам ведь и в голову не придет, что вы лучше всех остальных. Верно я говорю? А у этих наоборот – хотят они или нет, в голове сидит мысль, что они сделаны из другого теста. Потому и ведут себя во многих вопросах совершенно не так, как другие.

– Все верно вы говорите, господин Кирай, – согласился, распрямляя затекшую спину, столяр. – Я тоже могу пример из жизни вам привести. Закончил я как-то работу в одном барском доме, и по этому случаю мне предложили остаться на полдник. А заготовлено к нему было столько, что за неделю не съесть. Сижу я на кухне, кухарка с подносами возится, потом принимается хлеб резать. Я не выдержал и спросил: «Что вы делаете?» А она мне: «Как «что делаю»?» – «Для кого вы, – спрашиваю, – эти ломтики нарезаете?» Потому как кусочки были такие тонюсенькие, что, поверьте, каждый не толще папиросной бумаги был. Как есть говорю вам! Просвечивали насквозь, человек, стоя рядом, дохнуть боялся, чтоб они со стола не слетели. И какой в этом смысл? Выдрючиваются только, как уже господин Кирай выразиться изволил.

Фотограф отставил стакан и, покашляв, заговорил: