Пятая печать. Том 1

Я вскакиваю на ноги, предчувствуя, что Вещий обсмеет меня вдрызг. Олег, обращаясь к хихикающей аудитории, объявляет торжественно, как в цирке:

— Позвольте представить, господа, страшенного врага великого советского народа! Гра-афа Монте-Кри-исто-о!!

Ржут все… Сам знаю, какой я… неказистый: тощий, нескладный ушастик с лишаем на полурыльника… еще и рыжий… чтобы посгальней… смешной, жалко улыбающийся «рыжий» на арене! И, представив себя, начинаю я краснеть, как все рыжие: больше, больше… и оттопыренные уши мои раскаляются до того, что при их красном свете можно проявить фотографию! И вдруг Вещий говорит серьезно, со значением:

— Ща, шмакодявки! Не скальте зубки! Граф Монте-Кристо — не один… Я что — не Монте-Кристо?! Да нас миллионы!! Десятки миллионов Монте-Кристо! Только не каждый вслух признается в любви к советскому народу так пылко: «Эх, из пулемета бы вас, сволочей!..» Но каждый из нас втихаря мечтает, как он отомстит подлому совнароду! А на дом всем задание: помечтать на тему: что сделают десятки миллионов Монте-Кристо, когда получат винтари? Война не за горами! Будет у Дрына пулемет! По его настроению я бы ему пушку дал… самую скорострельную!

В заключение урока «информация с мест». Есть такой раздел в газете. Расскажу я о том, о чем там не пишут. Итак… Во Владике перед Первомаем, чесики-вольняшки громадный маховик из металлолома стырили и заныкали в трансформаторной будке на углу Первомайской у Суйфунки. А какая крутизна по Первомайке от Орлинки до Ленина? Сечете? От дождей Первомайка — как желоб: из него — не выскочишь!

Пацаны на санках с Орлинки разгоняются, от Суханки до Светланки, — вжжжик!!! — как из пушки — по желобу!! А куда нацелена пушка? Вот то-то… На деревянную трибуну у исполкома на улице Ленина! И первого мая чесики на том колесе написали: «Колесо истории» и… пустили вниз, по Первомайке, к облисполкому, где трибуна!! Вот где было шухеру!.. Вииизгу было — ой-ойе-оей! Рухнула трибуна вместе с начальством! А народная масса, побросав плакатики, — врассыпную!! Кто уцелел — домой сбежал и двери позапирал!

Запомнит советская мразь первомайскую демонстрацию тридцать восьмого с участием «Колеса кстории»! Сейчас атас по всему городу: энкеведе и менты рогами землю роют — чесов ищут! Хрен найдешь! Все они заныканы по деревням и хуторам. Многие в Китай уходят. Через болота за Ханкой. Там погранцов нет, только контрабандисты. К нам в ДПР чесов не шлют — места нет. Отправляют в Никольск и Хабаровск, а там и своих чесов девать некуда. Стали расстреливать пацанов. Но для этого их поймать надо. А родители все уже умные — ценности и дети заныканы по Сихотэ-Алиню так, что и медведь туда заглядывать боится! Бросают люди квартиры, бегут из Владика! Дальзавод встал: половину рабочих и интеллигентов расстреляли, а кто остался — в сопки убежал. Там их только Арсеньев бы нашел, но его уже расстреляли. Сам виноват: думал, что ученого с мировым именем не тронут, — гордость России…

Не всем нам суждено стать взрослыми — подлый совнарод многим из нас это не позволит, — но уцелевшие ему отомстят! За всех и за все!! Не будь я Вещий, если недолго осталось советской мрази холуйство демонстрировать. Сбудется мечта Дрына: «Эх, из пулемета бы-ы… всю мразь советскую!» Недостоин этот народ того, чтобы вонять ему на планете! Будет он истреблен! Мы, огольцы и пацаны, исстребим советский народ, если смелых русских людей в России уже нет! А ежели будет не так, то зряшно кличут меня Вещим…

И по натуре, наш Олег — как тот Вещий Олег, который был на антисоветских тетрадках. И лицо антисоветское: благородное, как у князя Олега.

* * *

Небось, с полчаса прошло, как припухаю я в Зале Ожидания. Сижу, как дурак… впрочем, каждый сидит так, как умеет. Неужели надо мной так подшутили? Или про меня забыли?! А я жду… терпеливо. Не зря граф имел мнение, что

«Изо всех добродетелей в этом мире хуже всего вознаграждаются кротость и терпение!»

— Эй, Монтекриста! Не спишь?.. Правильно… Давай-давай на Присягу канай! — шепчет, заглядывая в Зал оголец по кликухе Шатун. Бреду за Шатуном налево от «Бульвара» по «Светлому пути» — так называется темный коридор перед умывалкой и сортиром на шесть очков. А пойдешь по «Светлому пути» дальше — там «Конец света» — перегородка с запирающейся дверью, потому что этот вонючий аппендикс без окна возле уборной предназначен не только для хранения ведер и тряпок, но и для одиночного содержания в темноте провинившихся тогда, когда карцер в прокуренной дежурке занят. А направо от «Бульвара» — коридорчик, который называется «Дорога к счастью», и ведет он в столовую. Все коридоры в ДПР называются по кинофильмам.