Пятая печать. Том 1

Утюг задумывается. Заржавелая чугунная его бестолковка, жалобно скрипя, медленно перебирает репертуар из дремучего абсурда армейских строевых песен. И Утюговы запросы не удовлетворяет бредятина совпоэтов для Утюгов, чтобы горланили они от подъема до отбоя:

Эй, комроты!
Даешь пулеметы!
Даешь батарей,
Чтобы было веселей!

Не вспомнив ничего подходящего, Утюг дает ценное, но несколько общее указание:

— Петь песни из песенника «Советские песни»! Кто запоет воровскую — в кондее допевать будет!

Уходит Утюг, не дожидаясь вопросов и возражений. А вопрос крутится: а что петь? Радио поет бездушно барабанные песни советских композиторов. А старинные воровские песни — они для души. И переживут они холуйское советское искусство! Тру я окно и думаю. И все молчат. Гремят мисками, шоркают тряпками, пыхтят, сопят, демонстрируя трудовой энтузиазм.

Вихри враждебные веют над нами…

Вздрогнув от звонкого дисканта Капсюля, я подхватываю:

Темные силы нас злобно гнетут…

Пацаны оглядываются. Кто с улыбочкой, кто с недоумением. Но задорный ритм песни захватывает, и одна за другой распрямляются спины:

В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут!

Вырвавшись из столовой, песня заполняет ДПР. В дверях появляются пацаны. А вот и огольцы вливают в песню ломкие баритончики:

В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей,
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей!

И мы уже не робкие чесики, мы — коллектив! Волна гордости поднимает меня на гребень, и от восторженного холодка кожа становится «гусиной». Стоя на подоконнике, я размахиваю тряпкой в такт песне. Все захвачены грозным ритмом, поют песню истово, как гимн борьбе! И ДПР содрогается от «Варшавянки», как содрогались от нее казематы царских тюрем. И каждый из нас понимает: это — наша песня! Песня наших отцов и дедов! Все мы — из семей революционеров, погибших в застенках НКВД. Приближается наш долг — мстить за погибших политкаторжан, за революционеров, за интернационалистов и героев Гражданской войны! За наших отцов и дедов!! Мстить ублюдочному советскому народу за предательство наших родителей, за ублюдочное обожание энкаведе и вождей. Грядет наш черед бороться за свободу! Выполним наш долг перед теми, кто погиб за коммунизм! Мстить! Мстить!! Мстить!!! Беспощадно, не ведая жалости!!!

МЕСТЬ беспощадная всем супостатам,
Всем паразитам трудящихся масс,
МЩЕНЬЕ и смерть — всем царям-плутократам,
Близок победы торжественный час!

Последний куплет дважды повторяется и слово «царям» смазывается: кое-кто поет «вождям»! Кончилась песня. Все стоят, улыбаясь: «Ай да мы!..» И каждый чувствует рядом плечи друзей-единомышленников. «Святая месть» — вот что объединяет нас. Месть — вот смысл нашей будущей жизни! Плечом к плечу стоят и пацаны, и огольцы. И лица у всех просветленные, вдохновленные. С такими же светлыми, святыми лицами пели эту песню наши отцы и деды. И под мужественные, суровые слова этой песни:

Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?

— шли на казнь друзья и братья наших отцов! И отцы наши в эти проклятые дни советской власти — тоже шли на казнь с этой песней! А теперь это чесеирская песня! Теперь — наш черед! «Наших сподвижников» — миллионы! И понимают не только чесики, что песня, убивающая страх, опасна для власти!

— А ну, расходись!.. Расходись!!. не мешай дежурным пацанам работать! Ишь, спелись… хвилармония… — разгоняет огольцов в коридоре Утюг. Но не напористо, а вроде бы растерянно. Наверное, думает Утюг, что лучше бы не мешал он петь воровские песни… ближе они к идеалам сталинского общества, чем революционные. А «Варшавянка» — песня из «Песенника», рекомендованного в ДПР! И Гнус в коридоре возникает. Насупленный. Желваками шевелит под дряблой серой кожей. Но — ни гу-гу! Молчи-ит курва. Понимает, падла вонючая, недолго осталось гебухе в страхе народ держать: «Близок победы торжественный час!» Жаль, спасет чахотка эту падлу от виселицы!

* * *

Ночью, после отбоя, зябко скорчившись под грязным, тонким одеялом, я мечтаю. Не о путешествиях и кладах. Мечты мои страшны, кровавы. Я мечтаю стать невидимкой и научиться летать, чтобы и за стенами Кремля ни один вождь не укрылся от моей жестокой кары. С вождями я расправлюсь сам! Никому не уступлю блаженство мести своими руками! Как граф Монте-Кристо, в мечтах я