Пятая печать. Том 1

И куда подевался Мангуст?!. Заглядываю в столовую. Там не игра, а спортивный матч. Идет борьба тяжеловесов интеллекта. В борьбе за лавры чемпиона по мозговитости схватились два интеллектуальных титана: Кока и Бука. Судит схватку авторитетное жюри: Кукарача, Пузырь и Мангуст. Остальные — болельщики. Ставка титанов интеллекта высока: борьба идет не на жизнь, а на… половинку венской булочки, которую, по данным кухонной разведки, дадут к ужину. Кока и Бука — друзья и финалисты единственного в мире чемпионата по запоминанию наизусть «Биографии Сталина». Но только — наоборот: шиворот-навыворот — с конца, справа налево и снизу вверх! Члены высокого жюри, наморщив от усилия лбы, водят пальцами по строчкам справа налево, а Кока, крепко зажмурив глаза, как сомнамбула в трансе, тщательно выговаривает жутковатые звуки, похожие на таинственные колдовские заклинания: «…абок оге илавз ищи равот еын йитрап…» У Буки тайм-аут: он отдыхает, пока не настанет его черед читать. Очередность устанавливает справедливое жюри, оно же беспристрастно фиксирует ошибки и качество произношения звуков. Болельщики заключают пари на щелбаны. Им-то свой скудный интеллект беречь незачем.

Дверь из столовой на кухню закрыта, но сквозь тонкую стенку доносится громоподобный глас поварихи тети Поли. Как капитан фрегата, хриплым басом орет она на дежурных по кухне огольцов, которые ее беспрекословно слушаются, уважают и даже любят, несмотря на ее суровый характер. Огольцы на весь ДПР дрова пилят, колют, печи топят, картошку чистят, хоздела все выполняют. Нам слышно, как тетя Поля, лязгая конфорками, ставит на плиту сковороду, на которой что-то скворчит аппетитно. Сквозь неплотную фанерную дверь проникают в столовую не только звуки, но и упоительно прекрасные ароматы жареного лука и перловой каши. Титаны интеллекта состязаются в невероятно трудных условиях: звуки и запахи, доносящиеся из-за фанерной двери, глушат их нежный интеллект, вызывая слюноизвержение, влияющее на чистоту произношения невероятно вычурных слов.

Из-за обиды на Мангуста, который, будто шибко деловой, меня не замечает, я покидаю столовую, мысленно благословляя судьбу за то, что хотя бы тетя Поля не сотрудник НКВД, а работает по найму, а значит — не ворует. И спорит с Тараканом, что продуктов мало дают! Если б не она — мы бы от голода загнулись. После исчезновения Гнуса весь трудовой энтузиазм воспитателей уходит на то, чтобы, кряхтя, таскать со станции тяжелые чемоданы с водкой и закусью.

Доставка прекрасного пола менее трудоемка: визгливо хохочущие бабешки шкандыбают своим ходом, несмотря на сложные метеоусловия: под дождем румяна, помада и другие бабешечные разукраски смешиваются на опухших мордасах, как краски на палитрах художников. Получаются очень сюрреалистические комбинации. Сейчас у воспитателей временное просветление из-за того, что один из них, «раздолбай Кусок», подзадержался на станции с заветным чемоданом.

Пока спиртное в пути, воспитатели опохмелились тройным одеколоном из ларька ВЗОРА и, благоухая друг на друга, возбужденно делятся воспоминаниями о пикантных особенностях «бабцов», которых «перепускали» на вчерашней попойке. Особенно бурный восторг вызывают прелести «стервы Машки». Только унылый Тараканище одиноко сидит за столом, не принимая участия в горячей дискуссии.

Оплывает со всех сторон Таракан, как свеча догорающая. И щеки, и мешки под глазами, даже брюхо, которое прежде браво шагало впереди него, — все уныло повисло. И холеные усы, которые он так лелеял, сникли жалобно, облипнутые семечками какого-то овоща. Как видно, была у Таракана «освежающая маска» — спал он в овощном салате. От беспробудного веселья на душе Таракана черная тоска. Чует Тараканище чутьем звериным приближение чего-то страшного и неизбежного…

* * *

Многие из пацанов обрадовались, узнав, что сегодня вечернее занятие будет проводить оголец Мотор. Хотя Мотор бравирует тем, что предпочитает техническую литературу «пустой беллетристике», тем не менее, Мотор может увлекательно рассказать не только про двигатель внутреннего сгорания, но и про Клеопатру и про Атлантиду. Сегодня беседу Мотор начинает издалека:

— Мать наук, это мать, и мать, и ка! То есть — математика. Мудрец сказал: «Бог говорит с людьми языком математики!» Если жисть-жистянка скурвилась в гиперболический конус, только математика определит момент перехода конуса в точку. Для задачки известно…

Мотор почесывает розовый шрам, рассекающий наискось лоб и бровь. Взирая на этот мужественный шрам, мы, пацанва, изнываем от зависти, хотя приобрел этот шрам Мотор не на войне и не в драке. Обожал Мотор машины и механизмы. Удивлялись родители трудолюбию и смекалке подростка, готового ночевать в мастерских автогаража, где начальником работал отец Мотора. Да и как не удивляться, если моторы стареньких полуторок после регулировки Мотором тянули, как у новеньких трехтонок! Говорили бывалые шофера: умение умением, а здесь — талант от Бога.