В каждое советское учреждение газеты приходят. В ДПР — тоже. «Тихоокеанскую звезду» дежурный отправляет по прямому назначению — к нам в сортир, «Известия» — газета для нужника воспитателей, а «Правду» — огольцам для политинформации. Огольцы обсуждают газету в своей спальной, а к нам приходит подготовленный «политинформатор», чтобы читать газету с комментариями. И из трескуче пропагандистской, шелудивой газетенки «Правда» вышелушивается истинная правда: о чем, зачем и почему газета с таким претенциозным названием врет. Врет бездарно, бессовестно, изо дня в день, из номера в номер, противоречо и завираясь! А если «лектор» дает комментарий с юморком, то завравшаяся «Правда» превращается в сборник анекдотов. А бездарно суконный язык газеты только подчеркивает юмор! Вот бы возгордились «правдисты», узнав, что их позорная газета, которую выписывают принудительно, чтобы стенки в сортирах не пачкали, стала самой читаемой газетой в ДПР НКВД Владивостока!
После ужина огольцы по очереди рассказывают нам содержание книг, которые они читали на воле. Вместе успели они прочитать, по сравнению с нами, пацанами, очень много: все известные книги мировой литературы! Когда-то время от обеда до ужина было заполнено мертвым часом и прогулкой. Сперва гуляли пацаны, потом — огольцы. Но с тех пор, как начался дождь, и дообеденное, и послеобеденное время превратилось в беспросветный «мертвый час».
Как осенние мухи, бесцельно слоняются пацаны по темным от ненастья коридорам, вялые и сонные, кружась, как заведенные, в заколдованном круге: от спальни до туалета, от столовой до комнаты политпросвета, оттуда в спальню и опять — по тому же кругу! Не жизнь, а стихотворение про попа и его собаку! А дождь барабанит и барабанит по оконным карнизам, не сбиваясь со своего заунывного ритма.
И кружусь я по этому бесконечному кругу в поисках развлечения. Зря я с Хорьком поссорился… стал он какой-то дерганный… и я — того не мохначе. В школе Мангуста звали Хорек из-за фамилии Хорьков. Но в ДПР Хорек облагородился в Мангуста. Олег говорит, что кликуха не должна быть обидной.
И в спальной тоска висит зеленая, как стены. Кровати не застелены, грязное белье — все наружу. Вчера на политинформации Краб сказал: «В депеер постельное белье меняют регулярно, только на водку!» Забравшись с ногами, на койке Капсюля сидят трое пацанов и, под руководством хозяина койки, жалобно тянут печальную, длинную песню, под стать погоде:
А я удивляюсь живучести старинных песен, сложенных беспризорниками до революции, песен безыскусных, но задушевных. Не то что советские песни, которые только радио поет. Музыка в советских песнях бездарно сложная и для профессионалов, а слова — для холуев советских.
В комнате политпросвета шумно. За несколькими столами азартно режутся в карты на щелбаны. Карты у пацанов самодельные, нарезаны из обложек журналов «Коммунист». Доступность материала для изготовления карт разнообразит игру: у всех в рукавах запасные тузы. И время от времени в компаниях игроков поднимается возмущенный гвалт, когда в игру выходит пятый, а то и шестой козырный туз! За одним из столов пацаны, сосредоточенно пыхтя, играют в «футбол» тремя конторскими скрепками. Щелчком загоняют одну из скрепок в узенькие ворота противника, а при каждом «ударе» скрепка должна пролетать между двумя другими скрепками.
На подоконнике, где светлее, пацаны состязаются в чтении журнала «Коммунист» вверх тормашками. С одной стороны — читающий, с другой — проверяющие. Читающий читает вверх тормашками вслух, а проверяющим разрешается только хмыкать одобрительно или наоборот. Один из проверяющих держит над ведром консервную банку с дырочкой, через которую вода вытекает. Победитель тот, кто отбарабанит больше текста без ошибок, пока вода не вытекла из банки. Я — чемпион: мой результат — полторы страницы за банку! Чтобы достичь такой рекордной скорости в перевернутом чтении, я тренируюсь, перечитывая вверх тормашками «Графа Монте-Кристо». Пацаны уважительно расступаются, предлагая мне дать показательное выступление, но я отказываюсь — нет настроения…