Пятая печать. Том 1

Штрафники, которые в мертвый час полы моют, выносят из столовой «Идолище поганое» — большой гипсовый бюст Сталина, ставят его в умывалке в раковину, а сами с тряпками в руках остаются на стреме у коридорного перекрестка. На Присягу посторонних не пускают. Если появится воспитатель у входа на «Бульвар» — проатасят. Кроме Шатуна в умывалке еще трое огольцов: Хан, Америка и глава комиссии Присяжных — долговязый Макарон. Присягая перед ними, я присягаю перед всеми чесеирами СССР! Тут не до смеха: Присяга дополнительная, из-за того, что предыдущую Присягу нарушил. А что за это будет? Но, взглянув на улыбающегося Макарона, я успокаиваюсь: бить по-отечески ремнем не будут. Огольцы посерьезнели, и Макарон командует:

— Ну-ка хляй с-сюда Монтек-криста! Вот перед вами народный просветитель… А ну, выд-давай обряд по полной норме Прис-сяги!

Макарон заикается слегка. Ну, раз с обряда начали — значит, не будет «разборки»! На душе становится спокойно. Встаю на табуретку, как на пьедестал, торжественно мочусь на голову Великого Вождя. Не зря терпел перед Присягой. Потом долдоню лозунги, которых в ДПР навалом. Для нашего перевоспитания. А к каждому лозунгу — подначку присобачиваю такую, что любой лозунг, привычно гипнотизирующий миллионы людей, становится до смешного глупым. Мы эти подначки все выучили еще к первой Присяге, и теперь в каждом лозунге сидит и подначка. А сгальнее, если новую подначку придумаешь. Для начала собственную подначку декламирую:

«Все лучшее — детям!» Вот, например:

Надежный, как кича, наш де-пе-эр!

Хмыкнули огольцы — понравилось! А для автора понимание его творчества — дорогОго стоит! Потом я, как из пулемета, барабаню все лозунги подряд с общеизвестными подначками. Знаю, что их Макарон сочинил. Он и настоящие стихи пишет. Красивые, умные. Но на наш пацанячьий вкус — очень уж… сентиментальные. Но сейчас не до поэтической критики, захлебываясь от спешки шпарю:

Шаг влево, шаг вправо — стреляет конвой!
«Партия — наш рулевой!»
Сели партийцы народу на спины:
«Партия и народ — едины!»
«Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»,
И по этапу в Сибирь отправляйтесь!
Славит себя ублюдочный сброд:
«Да здравствует советский народ!»
В концлагерях миллионы людей —
«Жить стало лучше, жить стало веселей!»

В ДПР в каждой комнате и в коридоре — лозунги. И к каждому лозунгу подначка такая, чтобы лозунг оставался без изменений. Тогда лозунг вызывает в памяти подначку и действие его становится с точностью до наоборот. Огольцы говорят, что это — «ассоциативное мышление». Выдав скороговоркой с полдюжины лозунгов, я начинаю повторяться и спохватываюсь: кажется, лозунги кончились! Но тут вспоминаю про подначку, сочиненную Мангустой, которой он со мной поделился. Подначка необычная, восточная, и декламировать ее надо с восточным акцентом:

Городской баран, деревенский баран —
Все попали в один казан!
И барбаранят на весь улус:
«Да здравствует союз
Рабочих и крестьян!»

Заржали огольцы — новенькое всегда забавно. Чувствую — время закругляться и выкладываю «под занавес» свои, только что сочиненные в Зале Ожидания стишата:

Прикатило к нам «Колесо истории»
По прогулочной территории.

Стишок не по лозунгу, а по картинке, но огольцы уже разошлись и ржут так, что дежурный, сгорая от любопытства, заглядывает и просит, чтобы тише ржали, а то уже и на «Бульваре» ржачку слышно.

Закончен сгал. Спрыгиваю с табуретки, споласкиваю бюст, отдаю дежурным. Теперь — главная часть Присяги — Клятва. Встав на коленки я вслед за Макароном повторяю торжественные слова Клятвы о верности Присяге:

— «Я — чесеир Советского Союза — перед лицом всех чесеиров клянусь, что буду твердо и неуклонно, с оружием и без, тайно и открыто, словом и делом, до последнего дыхания, до последней капли крови бороться за свободу России от власти коммунистов и их приспешников. И если предам я другого чесеира делом или бездействием, под пыткой или проболтавшись, то пусть постигнет меня смерть от руки чесеира! Долой СССР! Смерть НКВД!! Да здравствует Россия!!!»

Эта присяга — не пионерская игра «Звездочка». Это — на большом серьезе… Макарон легко поднимает меня с коленок. Сейчас я Клятву подтвержу подписью. Протягиваю левую руку и зажмуриваюсь от предчувствия боли. Хан достает из кармана что-то острое, втыкает в палец. Макарон вынимает из-под рубашки «Подписной лист» — лист бумаги на котором бурые пятна. Под каждым пятном значоек, значение которого на другом листе. Я делаю отпечаток пальца кровью. Ранка на пальце болит, кровь капает, я ее слизываю — во рту тошнотно солоноватый вкус.