Пятая печать. Том 2

Никто не задумался, а почему перед боем прибегает в роту замкомбата по политчасти с неряшливо отпечатанными на шапирографе бланками заявлений о приеме в партию и спешно собирает подписи всех желающих под стандартной фразочкой: «Если погибну я, то прошу считать меня коммунистом!» А это беспроигрышная лотерея для партии, потому что на фронте навострились принимать в партию тех, кто уже в Царстве Небесном. Для тех, кто остался в грешном мире, нужен кандидатский срок отвоевать, не реальный для солдата на передке в пехоте. А потом им надо выучить людоедские имена африканских главарей компартий, единственных и не бескорыстных «друзей советского народа»! Так готовится мозгодуйский свист для истории о том, что воевали и гибли одни коммунисты, а беспартийные на том самом, на котором в рай ездят, к победе гарцевали под духовой оркестр!

* * *

Солнце, выглянув из-за горного хребта, ласково согревает батальон, растянувшийся по живописной дороге вдоль красивой горной долины. Оживают в лучах весеннего горного солнышка братья-славяне, сбрасывают с души бездумное маршевое опупение, похожее на дрему на ходу. Загалдела рота шуточками да подначками на причудливом солдатском жаргоне весны сорок пятого, в котором словечки, выхваченные изо всех языков Европы, причудливо скрепляет меж собою изумительно гибкая грамматика русской матерщины. Пытается Леха меня разговорить, да видит, что не в настроении я и переключается на ездового Фролова.

Ездовой на ротной повозке — фигура о-го-го! — масштаб! Не каждому старшина роты доверит ротное имущество, где, кроме боеприпаса, сухие пайки, табачок и спиртяга. Мне да Лехе доверь такое — все растащат друзья-товарищи, и останется от ротных сокровищ одно неприличное место. А потому ездовой после ротного старшины самый авторитетный человек в роте.

Но Фролов, даже если бы не был ездовым, все одно человек уважаемый, потому как мужик рассудительный, степенный, женатый и в годах. Аксакал — уж и за тридцать натикало! Не интересует его балабольный треп о бабах. Вот встреченную скотиночку, хотя бы походя, приласкает он, а то и угостит из личного продзапаса. И удивительно: все скотинки заграничные от нас шарахаются, а к нему ластятся, как к родной мамочке! И на каком языке он разговаривает с каждой скотинкой, если и кошка, и свинка тянутся к нему с полным доверием?

Однажды в Венгрии брошенные коровы увязались: бегут за повозкой, орут хором — вот умора! — чтобы подоил он их. И подоил! Все в роте парным молоком упивались! Кое-кто пытался помочь Фролову, да им коровы не давались — боялись. А к Фролову всем кагалом мордами тянулись. Доверяли. И ротный говорит: «Тебе, Фролов, не воевать, а в цирке представления давать, с тобой любая скотина по-свойски разговаривать будет!» И понатуре, кобыла ротная, арийского воспитания благородного, меня на дух не подпускает, на Леху свысока кнацает и фыркает снисходительно, а к Фролову как кошка ластится доверительно! Готова и словами в любви признаться, только одно у трофейной кобылы затруднение: Фролов по-немецки пока что только «хенде хох» сказать может. А кобыле такое пожелание выполнить так же просто, как новобранцу за сорок секунд обмотки накрутить!

— Вот ты, Фролов, — балаболит Леха, — мужик с понятием про жисть… Посуди-ко, раз дивизию нашу, гвардии непромокаемую, с передка сняли, значит, алес гут унд криг капут? Хабе шанец нах хаус ком-ком? Ферштейн? А в фатерлянде ба-абы — натюрлих! Не дрек фрау, а во-о и во! Алес нормалес! А после войны вир хабе по драй бабе! Гарем!

О матчасти баб любит Леха потрепаться, как любой теоретик, не имеющий практического опыта. Потому-то любит Леха послушать мнение практиков. Все мы, молодняк, в этом жгучем вопросе теоретики. Только языки чешем для сгала в меру своей восемнадцатилетней фантазии. И подзаводит Леха многоопытного Фролова:

— Ты, Фролов, объясни нам, «рядовым необученным», по каким признакам девку выбрать, чтоб была для фик-фок на любой бок и в самый срок… Как бы тут не лопухнуться? Ить посватают третий сорт… товар деликатный, а главная деталь — в упаковочке… вдруг она БУ, да с брачком?! Загс не магазин — тут же на другую не меняют, даже по предъявлению чека…

Не разговорчив Фролов обычно. Но к Лехе благоволит. А может, общее шухерное настроение и на него действует? И заводится Фролов с пол-оборота: