Пятая печать. Том 2

— И я сорокотов не уважаю, — поддерживаю я Леху и достаю кисет: — Нате в зубы, чтобы дым пошел, стрелки ворошиловские! Токо в айн момент сошпрехайте сгалуху!

А им, хохмачам, то и надо! Попова и Кошарского хлебом не корми, дай потрепаться! А то на корню засохнут. Бывают фамилии, которые произносятся как одна: Маркс и Энгельс, Минин и Пожарский… Попов и Кошарский! Хоть в наградной лист, хоть наряд вне очереди, а всегда они вместе. Провинится один — наказывают обоих. И другой не обижается! Оба шебутные, заводилы, мастера розыгрыша, в любой подначке подыгрывают друг другу как по нотам, будто бы всю жизнь репетировали. Сгально. И ржет рота, как на Чарли Чаплина!

Засмолили Попов и Кошарский халявные крупнокалиберные цыгарочки. Вдруг Попов, непонятно почему, говорит:

— Курить вредно, пить противно, а умирать здоровым — жалко!..

— Тебе-то на хрен умирать?! Алес гут инд криг капут! — обрывает его Кошарский. — Думай не копыта отбросывать, а про рога, как ими шерудить! Что мы на гражданке пионерам про войну будем рассказывать? А?

И друзья разыгрывают сценку, будто бы Кошарский — лектор-фронтовик, которого к пионерам пригласили для их патриотического воспитания. А Попов изображает дундука— пионера, который выкобенивается от избытка идейности. Спрашивает «пионер» про фронтовые трудности, а «лектор» ему про дрысню со знанием дела: какая — от трофея вкусного, а какая — от воды с трупами. Тогда «пионер» высовывается с вопросом о солдатской находчивости, а «лектор» сразу и рецепт выдает: сколько раз рубашку надо вывернуть наизнанку, чтобы вши от такой непонятки, вроде четвертого измерения, мозгУ свихнули и к фрицам драпанули. Потом неугомонный «пионер» интересуется «идеалами армейской молодежи», и «лектор» загибает ему про солдатский идеал: солдату для счастья нужна баба, а для полного счастья — полная баба, а уж в идеале — толстая баба намыленная, но зажатая в тесной баньке, чтобы не выскальзывала! И так этот треп «пионера» и «лектора» согласованно получается, что Фролов забывается — хохочет, заливается! И на душе у меня отлегло…

* * *

Иду и думаю: интересно посмотреть, а сколько наврут советские писаки и киношники про «бессмертный подвиг советского народа в Великой Отечественной войне»?! И задумается ли кто-нибудь над тем, а что такое подвиг? Подвиг — это следствие чьей-то дурости. Или преступления. Или трусости. Командир, не теряющий головы, как наш ротный, без подвигов обходится. Солдата на дурной подвиг не погонит, даже рискуя своей карьерой. А нахрена ему карьера? Не будь бы офицером — был бы он на гражданке по приказу о демобилизации рядовых и сержантов с незаконченным высшим.

Много глупости написал злобный мудак Горький. В том числе фразочку: «В жизни всегда есть МЕСТО подвигу!» Тот, кто не псих, от этого «места» держится подальше. Война — самое не подходящее место для подвигов. Что за подвиг, на который гонят нацеленными в спину пулеметами? Сталинский приказ № 227 — вот апофеоз советского героизма, вдохновивший на подвиги миллионы героев! Весь «массовый героизм советского народа» — страх перед Смершем!

Знаю я про истерично безрассудные и бесполезные подвиги насмерть перепуганных солдат с мокрыми штанцами! Не были б они так перепуганы — не было бы подвига и штаны были сухими. От трусости подвиги… И не только за себя боятся «доблестные советские воины», но и за семью, оставшуюся в СССР заложниками у НКВД, пока они здесь обречены на подвиги. Подвиг — это преступление советской системы, при которой солдат — это скотина бессловесная, бесправная и запуганная до полной готовности к подвигу, то есть к любой глупости.

Главные признаки истинного подвига: обдуманность, целесообразность, добровольность и бескорыстие. В страшном тридцать седьмом какой-то работник типографии напечатал на школьных тетрадках: «Долой СССР!». Наверняка знал печатник, как расправится с ним и его семьей НКВД, а пошел на подвиг, на мученическую смерть. И вело его на подвиг самое высокое и бескорыстное чувство — ненависть! Рассказать бы школьникам об этом подвиге!

А о том, что мы на войне повидали, об этом школьникам не расскажешь: кому интересно слушать про трупы разной свежести, про кишки по дорогам размотанные, про смерть в дерьме от расстройства желудков у миллионов мужиков, которые дни и ночи находятся в тесноте, страдая расстройством кишечников от воды, провонявшей трупами? Да пахнет война кровью, дымом пожарищ. Но больше всего пахнет дерьмом. Дерьмо — вот геройский запах войны! Рассказывать про войну тем, кто ее не видел, такая же безнадега, как рассказывать изящно почкующейся марсианочке про виртуозно смачную похабель царицы Катьки Второй.