Еще война не кончилась, а к басни уже расцветают: цветет махровым цветом бутафорское батальное искусство, рассчитанное на оглупление людей многотомностью романов, многосерийностью кинофильмов, грандиозностью монументов, огромностью художественных панорам. И выставки заполняются картинами художников — бравых баталистов, не выезжавших за пределы Садового кольца. А платные мозгодуи вдохновенно вещают про бутафорские подвиги, вычитанные из многотиражных лживых брошюр.
А как еще воспитывать патриотизм? Не показывать же в кинохронике, как тащат волоком за ноги по грязи тощенькие тела семнадцатилетних огольцов, заполняя этими телами траншеи, воронки, ямы, наполненные водой… оттуда и торчат их окоченелые конечности… Не публиковать же цифры о том, сколько миллионов таких тощеньких пацанов бездарно гибли для того, чтобы какая-то сытно откормленная генеральская сволочь, позвякивая иконостасом орденов, рапортовала о СВОИХ героических победах!
Герои — это войска НКВД и Смерша, стреляющие в спины тем, кого они на подвиг гонят. Неужели настоящий фронтовик, имеющий ранения, унизится до того, чтобы славословить свой героизм «при защите Родины»? Поэт И. Соболев написал, желая подчеркнуть свой уникальный патриотизм:
А я, фронтовик, брел, бреду и сколько мне еще «овцой в бараньем стаде брести на мясокомбинат?» Как и всему советскому народу. Сколько правдивых стихов об этой позорной войне написано на затертых клочках бумаги, которые тут же пошли на самокрутки, пока их не нашли при обыске? Солдата, как зека, обыскивают почти ежедневно, изучая каждый клочок бумаги. Не обыскивают только на передке. Да и кому нужны правдивые стихи в «бараньем стаде», населяющем СССР?
Что-то потянуло меня на грустные размышления после «лектора Кошарского»? Как глубоко война в душу влезла! Чуть не позабыл, что «алес гут унд криг капут»! И все-таки странно: а как без нее, окаянной, жить будем? Может быть… добрее? Не так, как до войны, когда с пионерского возраста нас, как ищеек, натаскивали на классового врага, а дружба трактовалась, как «непримиримое отношение к недостаткам товарища»?!
Но что бы ни отняла война у фронтовиков, зато дала она радость жизни на каждый день, даже если этот день не самый радостный. Пока не привычно вперед и на день заглядывать. А как на годы вперед планировать?! Странно думать о том, что теперь можно жить столько, сколько захочешь! Хоть до сорока… а то без пересадки — сразу до пенсии? Обхохочешься: Рыжий Санька — пенс! Невероятное явление природы! А почему бы и об этом не помечтать? Неужели теперь жить можно бесконечно долго, пока сердце от любви не износится вдрызг? А если в будущем научатся его ремонтировать? Сполоснут керосинчиком, смажут вазелинчиком, по сосудикам чик-чик! Ершиком туда-сюда, и — щелк! Как затвор, на месте зафиксируют: будь здоров! — живи всегда молодой и влюбленный?!
От таких мыслей шалеешь, как от глотка спирта натощак. Ведь это — будто бы мне весь мир подарили за просто так: живи фронтовик! Гуляй, читай, учись, женись — все тебе можно! Подарила мне судьба чудо необъятное — планету Земля, а на ней — все что душеньке угодно: женщин, музыку, книги, друзей, а быть может, даже путешествия по морям и по суше! Подарила и то, о чем я еще не знаю и не мечтаю. Весь мир — мой! Как распорядиться таким богатством?! Раньше, когда не знал: буду ли жив к вечеру, жилось спокойнее…
Только не надо смешить Бога дурацкими планами на завтра и просить Его о чем-то, коль сказано:
Мое дело — всегда помнить, что по всему Слову Божьему рефреном звучит конкретный наказ:
Если каждое утро просыпаться с мыслью о том, что сегодня можно жить с утра и до вечера, не это ли самый радостный день?! Тогда каждый день в этой жизни одноразовой — праздник! Сколько дней, столько праздников! И Седой говорил:
СЧАСТЬЕ — ПОСТОЯННОЕ ЧУВСТВО РАДОСТИ, А СМЫСЛ ЖИЗНИ — В СЧАСТЬЕ.
Конечно, трудно быть счастливым в СССР, если любая творческая работа для меня заказана: не буду же я, подобно советским лауреатам, продавать совесть за тридцать сребреников ради власти, богатства и славы!
Эта триада в руках дьявола, искушающего: