Пятая зима

– Что-то не верится, – сказала я вслух, хотя в глубине души поверила почти сразу. Эти двое прекрасно подходили друг другу: Джейми не было необходимости дарить Грейс вечерние платья и помаду, чтобы ее исправить – она сама отлично знала, как нужно одеваться и пользоваться косметикой. Кроме того, Оливия и Эмили ее уже любили… Вот счастливица!

Потом я вспомнила, как на прошлое Рождество Марк говорил мне, что Грейс почти не бывает дома и что даже в выходные у нее бывают какие-то «встречи с клиентами». Этого было мне вполне достаточно для интуитивного озарения.

– Как ты думаешь, они уже встречались, когда… когда вы еще были вместе?

– Думаю, да. Больше того, я в этом уверен, но… теперь мне все равно. Теперь это их дела, а мне остается только пожелать им всего хорошего. Скажи лучше, как ты к этому относишься? Может, это тебя… задевает?

Я прислушалась к собственным ощущениям. Учитывая, что я прожила с Джейми почти целый год и что все это время я старалась укрепить наши отношения (например, из кожи вон лезла, чтобы наладить контакт с его упрямыми дочерьми), было просто удивительно, насколько мне было наплевать.

– Нет. Абсолютно не задевает.

Марк улыбнулся.

– Что ж, это очень хорошо, правда? – сказал он.

Я не ответила. Молча мы перешли к гостиной почти современной – девяностых годов ХХ века, если точнее. Приветливая обстановка, разноцветные пластиковые стулья вокруг стола, заваленного рождественскими хлопушками из яркой фольги… все это было уже в моем детстве.

– Ну, что еще ты хотел мне сообщить? Ты говорил, что хочешь сказать мне две вещи, одну важную, а вторую – не очень, – напомнила я. – Давай, выкладывай свою вторую новость…

Марк покачал головой, но что-то в его лице заставило мое сердце забиться быстрее.

– То, что Грейс и Джейми встречаются, это и была вторая, не важная вещь.

– Не важная?

– Да.

Пока мы стояли у экспозиции, к нам присоединилась какая-то семья: двое взрослых и трое детей. Все пятеро говорили слишком громко, хохотали, их назойливые голоса проникали, казалось, буквально в самый мозг, отчего моя мигрень, слегка было утихшая, пробудилась снова.

– Слушай, может, пойдем на улицу? – шепотом предложил Марк.

В ответ я только кивнула и, не обращая внимания на неосмотренные нами части экспозиции, направилась за ним к выходу. Там Марк завел меня за угол музея, где ветер не был таким пронизывающим, и собственноручно поднял воротник моей куртки. При этом я заметила, что руки он убрал не сразу.

– Первая и самая важная вещь… – начал он, потом остановился, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. – Я наконец-то понял, что я – полный идиот. Тупица. Слепой болван. Точнее, я понял это еще в прошлое Рождество, но… в общем, время было не самое удачное. А потом ты со мной почти не разговаривала, и я не могу тебя в этом винить – ведь я вел себя с тобой как последняя свинья.

О боже! Выслушивать подобные признания я была совершенно не готова. Я была не готова ворошить то, что так старалась забыть. К сожалению, я не могла сказать ему что-то легкое, оптимистично-банальное вроде: «Это ерунда, дело прошлое. Сделанного не воротишь, но можно забыть». Я очень старалась не заплакать, поэтому никакие слова не приходили на ум.

Кроме того, Марк снова взялся за воротник моей куртки, но почти сразу опустил руки мне на плечи.

– Когда я увидел тебя с этим кретином Томом, я… я приревновал. А тут еще Смити подлил масла в огонь. В прошлое Рождество, когда мы поцеловались… точнее, когда я тебя поцеловал, я кое-что понял. И с этим «кое-чем» я пытался примириться все последующие двенадцать месяцев. – Он вздохнул. – Не стану напоминать, что этот год дался мне нелегко: развод с Грейс, поиски новой работы, всякие другие проблемы… да еще мама начала встречаться с этим Гэри… Нет, я вовсе не против: Гэри мне нравится, да и мама была права, когда говорила, что папа бы это одобрил. Я тебе больше скажу – он бы ее даже поощрял, я в этом уверен, потому что и он, и все мы очень хотели бы, чтобы мама была счастлива. Но когда я вижу, как хорошо ей с Гэри, я начинаю еще сильнее тосковать по папе… В общем, то одно, то другое, то третье… неудивительно, что все это время у меня было что-то вроде депрессии. Так, во всяком случае, я считал, но на самом деле все это были только предлоги, чтобы не смотреть правде в глаза. А правда была такова, что при одной мысли о ней меня охватывал самый настоящий ужас. Ведь это далеко не пустяк, когда любишь кого-то так долго, как я люблю тебя, Бет. И вдруг тебе становится ясно, что ты должен что-то сделать, должен как-то изменить способ выражения этой любви…

Слезы градом катились по моим щекам. Наконец-то это произошло… точнее, происходило сейчас, происходило после долгого и, как мне всегда казалось, безнадежного ожидания. Я настолько растерялась, что не могла сообразить, то ли обнять его, то ли надавать тумаков за то, что он так долго «разбирался со своими чувствами», заставив меня страдать.

Марк наклонился ко мне и вытер мои слезы тыльной стороной ладони.