Пятая зима

– Подарок для Оливии. Настоящая ударная установка. В нее входят пять барабанов разного размера, педальные тарелки и даже маленький винтовой стульчик. Мне не терпится посмотреть, какое у нее будет лицо, когда она все это увидит. Да она просто с ума сойдет от радости!

Я уставилась на коробку с установкой, пытаясь представить себе, как Оливия лихо орудует барабанными палочками и щетками, а стены сотрясаются от мощных басов.

Некоторое время спустя Джейми все-таки заметил, что со мной что-то не так.

– В чем дело, Бет? Тебе не нравится?

– Нет, все в порядке, просто… Где ты собираешься ее поставить? Ударная установка – довольно громкая штука.

Он пожал плечами.

– Я об этом еще не думал. Наверное, в столовой будет в самый раз. – Он вопросительно взглянул на меня. – Ты ведь не возражаешь, правда?

Я могла бы заметить, что ударная установка в столовой – равно как и в любой другой комнате – будет сущей пыткой для всех нас, по крайней мере до тех пор, пока Оливия не увлечется чем-нибудь другим, однако я ограничилась тем, что сказала:

– Ну что ж, у нас бывает достаточно шумно и без ударной установки.

Джейми повернулся ко мне спиной, взял в руки рулон упаковочной бумаги и катушку клейкой ленты, потом достал из мешка очередную игрушку, которую предстояло упаковать.

– Они же просто дети, Бет, а дети иногда шумят. Кроме того, они же не всегда здесь… Когда их нет, у нас достаточно тихо, согласна? Слишком тихо.

Они были его девочками. И это был его дом. И его долг. Я никогда этого не оспаривала, понимая, как сильно он страдает, когда не видит дочерей по несколько дней подряд. И все же мне казалось, что сейчас, когда мне больше всего хотелось забиться куда-то в тихий, укромный уголок, чтобы зализать свои раны, я могла бы рассчитывать хоть бы на капельку понимания и сочувствия.

– Ладно, пойду лягу.

– Хорошо. Я скоро – уже немного осталось.

На протяжении всего праздника я ощущала себя чем-то вроде призрака или духа, который и здесь, и не здесь. Я не знала, где встречает Рождество Марк, поехали ли они с Грейс в Энфилд, чтобы провести праздники с Сильвией и Рози. От сознания того, что сама я не могу побыть с Сильвией в эти самые тяжелые дни, когда все вокруг смеются и радуются, во мне росло неизбывное ощущение вины. Как после этого я могу утверждать, что люблю Сильвию? С другой стороны, если бы я все-таки решила отправиться в Энфилд, я бы чувствовала себя виноватой перед Джейми. Но главное заключалось в том, что мне вовсе не хотелось праздновать Рождество. На протяжении двадцати пяти лет этот праздник прочно ассоциировался у меня с Ричардом, но теперь его не было и уже никогда не будет. Не будет причудливых гирлянд в палисаднике и на деревьях, не будет рождественских свитеров с глупыми картинками, которые он носил с такой гордостью, словно это были рыцарские доспехи. Уже никогда Ричард не спросит: «Ну, как ты вела себя в этом году? Достаточно хорошо, чтобы Санта принес тебе подарки?» – никогда не засмеется «Хо-хо-хо!», придерживая ладонями выпяченный живот, как это делает настоящий Санта.

Никогда…

Открывая рождественским утром свои подарки, я чувствовала себя как будто во сне. Мне казалось, я покинула тело и откуда-то сверху смотрела, как Оливия, сгорая от любопытства и возбуждения, срывает серебристую бумагу со своей ударной установки. Я словно играла роль Бет, которая извлекает из шуршащей упаковки еще одно платье и дорогое нижнее белье («Спасибо, милый, это просто что-то невероятное!»), а потом, в свою очередь, вручает подарки Джейми и девочкам («Мне кажется, Эмили, эту книгу ты еще не читала». «Я увидела этот галстук и сразу подумала о тебе, Джейми».).

А потом, когда обрывки упаковочной бумаги и ярких лент были убраны, я помогала Джейми готовить рождественский ужин – под аккомпанемент барабанов Оливии, и даже взорвала несколько рождественских хлопушек. Несмотря на это, я продолжала чувствовать себя посторонней. Самозванкой. И, боюсь, не только из-за того горя, которое я испытывала. Почему-то мне казалось – я чувствовала бы себя точно так же, даже если бы Ричард не умер.