Пятикнижие чудес советских евреев

Благодаря дяде Моте и дружбе Зины с его женой, мы за годы соседства с ними пересмотрели на Таганке все спектакли, и Высоцкий стал для нас родным человеком. После смерти Высоцкого в 1980 году мы ни разу не ходили в театр на Таганке. Да и билеты нам уже не предлагали потому, что в начале 1981 года пожилого дядю Мотю отправили на мизерную пенсию. Через год он умер от инфаркта.

Пока он работал с утра до ночи, дядя Мотя к нам домой не заходил, а после выхода на пенсию приходил несколько раз. Ему явно хотелось пересказать накопившиеся за много лет закулисные театральные истории. Историй было много, но меня никогда особенно не волновала жизнь и карьеры даже очень знаменитых и хороших актёров и актрис. Другое дело великий Высоцкий. Ниже попробуем логически суммировать свидетельства дяди Моти и некоторую дополнительную информацию.

В СССР официально не было ни Управления по «Контролю за оборотом наркотиков», ни фиксируемого оборота наркотиков, ни даже отражения проблемы наркоманов ни в одном официальном документе. Однако власти запретили продавать мак и выпекать булочки с маком. Всё было под тотальным контролем, и пациентами врачей-наркологов были одни алкоголики. Были только медработники, которые имели доступ к медицинским наркотикам. Также в Средней Азии из конопли готовили какой-то синий горошек, который, сидя на корточках, часами жевали некоторые тамошние старики.

Для выполнения плана по тихому убийству Высоцкого, с ним подружились врач Федотов и фельдшер с гадкой фамилией Годяев. В СССР никто, кроме очень больших начальников, не мог иметь личного врача. На самом деле, Федотов и Годяев наверняка где-то числились на работе и получали обычную госзарплату, но объявили себя бесплатными врачами великого артиста и по очереди или вместе всегда были где-то рядом в Москве и при гастрольных поездках Высоцкого по стране. Именно они стали лечить Высоцкого от утренних похмелий с помощью уколов морфия. Врач Федотов не только сам вкалывал наркотики, но и снабжал «друга Володю» медицинскими ампулами с морфием и его модификациями при поездках Высоцкого за границу. И это притом, что и тогда, и теперь такие ампулы находятся во всех медучреждениях всех стран на строжайшем учёте. Вот такая у Высоцкого была привилегия на наркотики вплоть до самой его смерти. Понятно, что за этой медицинской заботой и привилегией на наркотики стояла «контора глубокого бурения», как называл КГБ Высоцкий и некоторые советские интеллигенты.

Как француженка и жена, Марина Влади десять лет пыталась отучить Володю от наркотиков и разлучить с докторами-наркодилерами. В 1979 году его сердце и другие органы были в очень плохом состоянии, и врачи опасались за его жизнь. Хотя ни распада личности, ни ослабления ума и памяти у него не было, и сам Высоцкий сохранял оптимизм.

За год до смерти Высоцкий стал сочинять антисоветские стихи и песни, и ему надоело быть под явным и скрытым постоянным контролем административной и медицинской групп, а также откровенно приставленных к нему бездельников-гэбэшников. Кроме того, во время зарубежных поездок он убедился в том, что на Западе у него есть достаточно много русскоязычных поклонников, и он установил прямые контакты с Шемякиным, Бродским и другими беглецами из СССР.

Как и другие гении, Высоцкий не умел и не хотел хитрить. Поэтому он со многими московскими друзьями открыто обсуждал своё намерение «слинять» на Запад, и в 1980 году купил авиабилет в один конец в Париж. Надо заметить, что без специальной гэбэшной справки с печатями ни один советский человек не мог даже зайти в помещения билетных касс зарубежных авиарейсов и пункта обмена рублей на иностранную валюту или подойти к двери иностранного посольства для получения визы. Для Высоцкого все двери в Москве были открыты, но не получив очередного разрешения на выезд из страны и не купив обратный билет в СССР, он подписал себе смертный приговор.

Федотов и Годяев стали вкалывать Высоцкому большие дозы препаратов, и вскоре у него случился острый приступ наркотического отравления. Приступ продолжался до тех пор, пока артист не скончался, задохнувшись своим запавшим языком. По одной из версий медики-убийцы на четыре часа связали и полностью обездвижили пациента. По другой версии больному вкололи лекарство, вызывающее в сочетании с ранее введённым морфием летальный эффект.

Во время последнего приступа кто-то из друзей артиста вызвал к нему домой руководителя самого авторитетного реанимационного отделения самой известной в Москве больницы скорой помощи имени Склифосовского, профессора Сульповара. Тот на специальной машине примчался вместе с реанимационной бригадой медиков. Но врач Федотов их не допустил даже до осмотра пациента.

Милицейское расследование «убийства по халатности медиков» было быстро закрыто. Вскоре врач Федотов погиб от передозировки опять же неизвестно как полученных им наркотиков, которые он никогда раньше сам не употреблял, а фельдшер Годяев менее чем через год покончил жизнь самоубийством при каких-то странных обстоятельствах.