Пятизвездочный миллиардер

В ресторане черный блестящий пол тераццо[89] посверкивал золотыми и серебристыми вкраплениями, на стенах висели зеркала, стойку администратора украшали огромные вазы с цветами. В своем провинциальном детстве Фиби мечтала побывать в таком ресторане. До чего же повезло тем, кто имеет возможность отобедать в столь изысканном заведении! Закрыв глаза, она представляла, как входит в ресторан с таким видом, словно для нее это самое обычное дело. Возбуждала не сама роскошь, но привычка к ней, жизнь, в которой даже красота становится обыденностью. В тех детских фантазиях Фиби была с мужчиной, разумеется, богатым, обладателем красивой машины и сказочной работы, которую она не понимает, никогда не поймет и рада не понимать.

Теперь я получила такую жизнь, но готова ее отшвырнуть, подумала Фиби.

Вазочки с мороженым оказались слишком большими, хватило бы одной порции на двоих, но они заказали две, с манго и арахисом, и не сумели с ними справиться. Пышные пирамиды ледяной стружки таяли, превращаясь в слякотные лужи. За соседним столиком пожилая пара с ложечки кормила друг друга тапиокой[90]. Они вовсе не любовники, но ведут себя как влюбленные, изумилась Фиби. Она посмотрела на Уолтера, однако теперь он избегал ее взгляда и молча возил ложкой в буром месиве растаявшего мороженого. Вокруг было шумно – смеялись и окликали официантов посетители, звякали ложки о вазочки, – но его молчание перекрывало все эти звуки. Оно давило, будто тяжеленный валун. Фиби показалось, что сейчас она умрет. Нет, Яньянь права, надо рассказать ему всю правду о себе. Иначе не уехать с чистой совестью. Другого пути нет.

– Давай прокатимся на скутере, – сказала Фиби. – Мы объелись, надо подышать воздухом.

По широким проспектам ехали медленно, на маломощном неустойчивом мотороллере особо не разгонишься. Уолтер застыл на заднем сиденье, словно боясь, что одним неверным движением опрокинет скутер. Он не спрашивал, куда они едут, и его молчание добавляло беспокойства Фиби. Она пыталась отыскать тихое местечко, где сможет во всем признаться, но повсюду был народ, в Шанхае не уединишься. Фиби корила себя за то, что не продумала план действий, пустила вечер на самотек. Они ехали все дальше, попав в западню транспортного потока, уподобившего их мусору, который неудержимо несет буйная своенравная река. Впереди показался перекресток возле парка Чжуншань, за ним ворота Восточно-китайского педагогического университета – величественное сооружение, в рамке которого виднелись лужайки и аллеи деревьев.

Фиби припарковалась; спешившись, они с Уолтером влились в толпу студентов, возвращавшихся с позднего ужина в близлежащих торговых центрах и кафешках. На баскетбольной площадке, озаренной лишь светом из окон спального корпуса, три человека гоняли мяч. Среди них была девушка со стрижкой «под мальчика». Один из парней ее поцеловал, и Фиби, сама не зная почему, смущенно отвернулась.

Они вышли на берег то ли сонной речушки, то ли канала, вдоль него ивы клонились к неподвижной воде, и двинулись по тропинке, надеясь, что в конце концов она приведет их к шири Сучжоу Крик, но вообще-то просто бесцельно брели в сумраке. В тишине обнимались парочки на скамейках. Шум машин остался далеко.

– Здесь очень романтично, – сказала Фиби. – Даже не верится, что мы в центре огромного города.

– Если забыть про высотки и загазованность, – отозвался Уолтер.

Из темноты донеслась музыка – старинная мелодия, исполняемая на традиционных инструментах. Фиби различила плавное звучание эрху[91] и легкие, как перышко, аккорды гуциня[92]. Затем возник женский голос, ровный и печальный.

– Терпеть не могу старые песни, – сказал Уолтер. – Почему они всегда такие трагичные? Неужели нечему порадоваться?

– Эти песни о любви, – ответила Фиби.

Они взошли на мост, переброшенный через пруд. Над водой плыла музыка, источник которой был невидим. Фиби и Уолтер облокотились на деревянные перила.

– Когда я была маленькой, мама пела мне эти песни. Оттого-то я, наверное, по ним грущу. Да, ты прав, они очень печальные. Но я их люблю, они напоминают о моем детстве.

– Однако мы живем здесь и сейчас. – Уолтер потянулся, прогнувшись в пояснице. – Не ты ли когда-то сказала, что прошлое не имеет значения, важно только будущее?

– Да, говорила. – Фиби слегка разозлилась – мужчины вечно передергивают. – Но разве можно взять и забыть свое детство?

– Легко.

– Я так не могу. Оттого-то порою болит душа, невзирая на все мои успехи. Услышу эту музыку, и меня зальет грустью. Думаю о маме и своих детских годах.

– Которые прошли в Гуанчжоу?

Фиби замешкалась. Вот он, момент. Самое время сказать: нет, не в Гуанчжоу, этом огромном городе, некрасивом и удушливом, а за тысячи миль отсюда, там, где леса, озера, теплые ветры и море близко, где до нитки промокнешь под дождем и не простудишься, где четырехэтажный дом – самое высокое здание. Я не та, за кого ты меня принимаешь, ты меня выдумал. А я не существую вообще.