Пятнадцать лет скитаний по земному шару

Спускаясь с гор, я встречал людей, на теле которых были язвы и наросты. Недалеко от Боготы я остановился, почувствовав неприятный зуд и боль в пальце ноги. Возле изгороди дома я разулся и увидел на пальце шарообразную опухоль, не похожую на обычный нарыв. Из дома вышел человек и покачал головой. Он посоветовал немного надрезать опухоль. Достав карманный нож, я произвел себе операцию, из опухоли вывалился ком маленьких белых червячков. Незнакомец растер табачный лист и присыпал мою ранку. Так я избавился от последствий укуса вредного насекомого, о котором мне рассказывал Кузьма.

В Боготу я пришел, чувствуя себя вполне хорошо. На окраине города ко мне присоединилась ватага ребятишек, как и в других местах, полуголых. Вероятно, я чем-то заинтересовал их, моя «свита» увеличивалась.

Окруженный детворой, я дошел до базара и увидел негритянку с корытом, от которого шел ароматный пар. В корыте лежали вареные коровьи ноги. Это блюдо показалось мне прекраснейшим лакомством. Вспомнились далекие годы, когда мать вытаскивала из русской печи такие же разваренные ноги и готовила студень, а мы, дети, обгладывали кости и собирали их для игры в «бабки».

Искушение было сильно; я остановился и, купив ногу, быстро покончил с нею. Негритянка смеялась, обнажая белые зубы. Вокруг собрались любопытные, меня повели в редакцию газеты. Там пришлось ответить на множество вопросов и показать по карте свой путь. Мои слушатели удивились, что я остался жив после такого перехода. Они собрали для меня небольшую сумму, чтобы я мог продолжать путешествие к берегам Карибского моря.

Узнав, что в Боготе живет русский, по профессии фотограф, я разыскал его. Мой новый знакомый до эмиграции жил в Москве, но за долгие годы основательно позабыл родной язык. Жена его была испанка, в семье четверо детей. Зарабатывал он хорошо: местные жители— большие любители картин и портретов. Три дня я прожил у бывшего москвича и прекрасно отдохнул.

Он рассказал, что в Колумбии почти нет железных дорог, значительные территории покрыты девственным лесом, многие области совершенно не исследованы. Не один участник экспедиций в глубь Колумбии стал жертвой болезни. В бассейне Амазонки, на реке Магдалене и ее притоках свирепствовала желтая лихорадка. Другим ужасным бичом была проказа. Мне удалось упросить хозяина старого катера, стоявшего у причала, чтобы он доставил меня на пароход.

К БЕРЕГАМ КАРИБСКОГО МОРЯ

ОПЯТЬ я в пути, плыву на катере по одному из притоков реки Магдалены и, лежа на палубе, любуюсь тропическими зарослями. Стаи пеликанов с шумом лениво взлетают при нашем приближении и невдалеке снова садятся на воду. На песчаных отмелях застыли небольшие кайманы, аллигаторы.

Через сутки мы достигли реки Магдалены. Там я застал речной пароход, нагруженный тюками какао и мешками кофе, и попросил капитана взять меня, обязавшись помогать при погрузке дров на остановках. Капитан согласился.

Еще в день отъезда из Боготы мне нездоровилось, чувствовалась какая-то тяжесть в теле, аппетит окончательно пропал. На пароходе я крепился изо всех сил, носил дрова, но меня шатало. Матросы заметили, что мне плохо, уложили на мешки с кофе. Я был благодарен капитану — он дал мне возможность еще трое суток плыть по Магдалене и приказал кормить. Но я почти ничего не ел, глаза заволакивал туман, временами казалось, что смерть моя близка. Днем я часто терял сознание, ночами было легче, но мучила жажда. Я поднимался с мешков и долго пил воду из бака.

Пароход прибыл в Барранкилью. От пристани до города было около десяти километров, надо было пройти их пешком.

Вечером, когда приступы болезни прекратились, я, напрягая остатки сил и еле передвигая ноги, побрел. Порою хотелось упасть на землю и забыться, но я приказывал себе: «Иди, иди в Барранкилью!..»

Десять километров я одолевал всю ночь. В памяти остался только слабый рассвет и какие-то домики с мерцающими огоньками. Это было моим последним ощущением… Придя в сознание и открыв глаза, увидел склонившиеся надо мной лица старых женщин в белых чепцах с крестами на груди. Мне старались влить в рот какое-то снадобье. Я немного приподнялся и произнес по-испански: «Воды!» Послышались радостные восклицания, мне принесли тепловатый сладкий напиток. Я пытался встать, но снова повалился на кровать. Заботливые старушки не покидали меня, все время о чем-то перешептываясь.

Силы возвращались. На третий день я смог встать и узнал, что нахожусь… в колонии прокаженных, находившейся на попечении католических монахинь. Больных лечили здесь различными мазями и солнцем.

Как рассказывал один из этих несчастных, меня подобрали и, посчитав за неживого, привезли в мертвецкую, чтобы затем предать тело кремации (трупы погибших вблизи колонии находили нередко). Меня спасла настоятельница монастыря: осматривая мертвецкую, она по каким-то признакам установила, что я еще жив, и распорядилась унести в палату.