Пятнадцать лет скитаний по земному шару

До этого мои представления о Франции складывались только по книгам. Я был знаком с ее историей, французскими философами-энциклопедистами, революцией 1789–1793 годов, с художественной литературой. В застенках царской России мы представляли себе Францию свободной страной. И вот — ужасная действительность!.. Заключенные, с которыми я прожил почти три месяца, многому меня научили.

В Булонской военной тюрьме находилась большая группа очень молодых французских солдат. Война оторвала их от родных, от мирного труда; они не выдержали ужасов фронта и бежали. У некоторых были явные признаки помешательства, но их считали симулянтами. Другая группа заключенных состояла из бельгийцев-фламандцев, крепких, красивых людей. В тюрьме содержались также старые солдаты «иностранного легиона». На лицах этих вояк сохранились следы сабельных ударов, полученных в схватках с народами французских колоний в Африке.

Как формировался иностранный легион? Это была наемная армия, состоявшая из личностей, которым нечего терять, — темных элементов разных национальностей и явных преступников, освобожденных из тюрем за «добровольное» вступление в легион. Его части расправлялись с населением колоний, проводили карательные операции в Алжире, Марокко, Тунисе…

Легионеры рассказывали о набегах на африканские деревни, об угоне взрослого населения в лагеря, о женщинах, детях и дряхлых стариках, обреченных на голодную смерть. Загнанных в лагеря африканцев насильно обучали военному делу, формировали из них «колониальные части» и посылали на фронт.

За побег из легиона бросали в тюрьму. Старые легионеры, сидевшие со мной, иногда впадали в отчаяние. У одного из них был ужасный вид — сабельный удар повредил глаз, лицо обезображено; он ни с кем не общался.

Через три месяца меня вызвали и снова предложили поступить в легион.

— Ты, русский, околеешь здесь, если будешь отказываться, — пригрозил мне начальник тюрьмы.

Он добавил, будто обо мне запрашивали русское посольство, которое ответило, что Наседкина необходимо «запрятать подальше».

Я опять отказался.

Меня и двух бельгийцев под конвоем отправили на станцию и посадили в арестантский вагон. Один из бельгийцев был старик, а другой, молодой человек, почти совсем глухой. Мы собрали деньги, конвоиры принесли нам хлеба, сыра и колбасы. После голодных дней в тюрьме, где заключенным давали лишь две-три ложки чечевицы и фасоли, мы с жадностью набросились на еду.

Молодой бельгиец вспомнил свою мать и жену, которые остались беспомощными. Он ненавидел войну. Старик надеялся, что его отпустят.

Ночью нас высадили в каком-то городке и повели на окраину к большому дому, огороженному высокой стеной. Дежурный офицер приказал отвести всех троих на самый верхний этаж.

При свете коптилки я увидел лежащих вповалку людей. Устроившись рядом с ними, мы заснули.

Нас поднял звонок. Все торопливо сбежали вниз, в столовую, где получили по кусочку хлеба и жидкий кофе.

Русский, по фамилии Верховский, принявший французское подданство, сказал, что мы находимся в здании бывшего монастыря недалеко от города Алансона.

Мое внимание привлекла надпись на стене: «Смерть коровам!» Верховский объяснил, что во Франции коровами называют охранников, жандармов, полицейских; это прозвище считалось оскорбительным. Затем я увидел новую надпись: «На лугу люди караулят коров, здесь коровы караулят людей».

Внутри старого монастыря заключенные были предоставлены самим себе. После Булонской тюрьмы я был рад и этому. Почти все мои соседи были французы.

Появился жирный капрал, за ним — двое солдат. Взгляд капрала упал на меня; сделав повелительный жест, он грубо выругался и заорал: «Эй, ты, русское дерьмо, иди на кухню чистить картошку!» Я не ответил и не двинулся с места. Многое перенес я в жизни, но к такому обращению не привык.

Капрал приблизился и презрительно произнес: «Что ж ты не идешь, дерьмо?»

У меня все помутилось в глазах, я крикнул: «Ты сам дерьмо, старая обезьяна! Не буду чистить картошку!»

Не в моей натуре было отказываться от работы, но поведение капрала возмутило меня, и я решил отстоять свое человеческое достоинство.

Взбешенный капрал завопил: «А, так ты не хочешь!» Он приказал солдатам отвести меня в подвал.

Я оказался в карцере. Было темно, свет едва проникал через маленькое отверстие в толстой стене. В углу я различил полусгнивший матрас и присел на него. Мысли у меня были самые мрачные. Попытался заснуть на сыром матрасе, но почувствовал, что по мне ползают насекомые — в соломе гнездились вши.

Всю ночь я не мог забыться. Холодная сырость окутала меня. Наконец забрезжил слабый свет. Послышались быстрые шаги по лестнице, кто-то отодвинул засов. Вошел сержант, в руке он держал две небольшие картофелины.

— Ну, грязное животное, ты не хочешь записаться в легион и не хочешь работать! — гаркнул он, бросил мне в лицо картофелины и сильно ударил ногой. — Издыхай в этом подвале!

Я подскочил к нему, повалил на землю и схватил за горло:

— Раньше, чем издохну, я убью тебя, грязная корова!

Вбежала охрана, на меня посыпались удары прикладов…