Читаем Пятнадцать полностью

Мимо проплыла чертыхающаяся башня из коробок. Лохматый романтик за окном уже явно не знал, куда себя деть. Все мыслимые прощальные слова были сказаны, а поезд не желал увозить возлюбленную, сводя на нет красоту момента. «Да уезжай ты, наконец», — наверное, думал парень, а обладательница хорошенькой ручки маялась: уйти в купе было неудобно, вдруг она не успеет выйти снова, чтобы помахать из окна удаляющегося поезда.

— Полина, иди сюда! — позвала бабушка, — все в порядке. Этот любезный молодой человек нас спас!

— А вы — молодчина, помогли задержать партию контрафактных товаров, — ответил на любезность довольный милиционер.

В купе по-прежнему пахло нафталином. Полина засунула чемодан под сиденье и пристроилась у окна. Похоже, им повезло — соседей не наблюдалось. Дверь в купе осталась полуоткрытой. Через несколько минут поезд дернулся, пассажиры высыпали в коридор и облепили окна, чтобы зачем-то еще раз окинуть взглядом толчею Казанского вокзала. Полина открыла «Грезы любви»: «Уже на пятый день съемок, рассчитанных на шесть недель, Джон оказался в постели с Кэтрин. Впрочем, ничего экстраординарного не произошло. Оба были взрослыми и знали, чего хотят. Однако Кэтрин все же обманулась: она не желала видеть, что роль Берни — всего лишь ширма, мираж и что настоящий Джон ее совсем не любит».

— Комбат, батяня, батяня, комбат! — забасил кто-то в коридоре, — ну что за вагон, одни женщины!

— А что вам не нравится? — ответил женский голос, на последнем слове игриво загнувшись кверху.

— Очень мне всё нравится. Гарем прямо какой-то! У вас, случайно, нет свободной полки?

— Так я вам и сказала.

— А что такого? Посидим, выпьем коньячку, поговорим за жизнь.

— Уж сразу и коньячку!

— Ну, можно не сразу. Можно чайку сперва.

— Знаем мы этот чаек!

— Я ведь не от хорошей жизни. У меня в купе… — тут бас стал потише, — какую-то пургу гонят. И молятся, молятся. Тоска! Я ведь не доеду так, спасите меня, пожалуйста. Какие у вас, девушка, красивые глаза!

Полина выглянула в коридор. Обладательница хорошенькой ручки улыбалась продавцу джинсов и смущенно заправляла за ушко рыжую прядь. Эти изящные пальчики, очевидно, страдали кинетической амнезией — то полное грусти движение, которому для совершенства не хватало только белого платка, было ими уже благополучно забыто.

* * *

«Итак, я уже второй день в доме тети Зины и дяди Гены. Родственные связи, наконец, установлены: тетя Зина — бабушкина двоюродная сестра, а дядя Гена — её муж. Они живут в одноэтажном доме с плющом на стенах, скрипучими полами и баней вместо ванной. Две недели без душа, эх! Туалет во дворе, магнитофона нет вообще, так что я не зря взяла плеер. Ехали от вокзала на машине, посреди дороги заглохли — пришлось толкать. На бампере до сих пор отпечатки моих ладоней. Меня поселили в «зале» (так тут называют гостиную), что, с одной стороны, хорошо, ведь это лучшая комната в доме. Ну, конечно, тут сервант с горами хрусталя и фарфоровыми слонами, искусственные цветы на окне, над диваном «Утро в сосновом лесу» неизвестного ткача… Если художника — говорят «кисти», а так, получается — «иглы неизвестного ткача»? Я облюбовала кресло у окна, и сейчас сижу в нём, потому что на улицу выйти сил нет, жуткая жара. В общем, условия сносные, но есть и минусы. Во-первых, за стенкой спальня тети Зины и дяди Гены, а тетя Зина, как выяснилось, храпит. Во-вторых, здесь стоит телик, и она вечером приходит смотреть сериалы — это святое. Вчера я легла спать, и мне стало так тоскливо, так захотелось домой! Потому что в этом захолустье вряд ли что-нибудь мне светит. Я заметила за собой такую странность: больше всего на свете хочется уехать, а как только приезжаешь на новое место, что-то начинает ныть внутри и зовет домой. В первую ночь я, конечно, положила под подушку расческу, чтобы приснился жених. Какое вранье, непонятно кому выгодное, все эти народные приметы! Мне снился Сталлоне. Оказывается, он весьма недурно говорит по-русски. И терпеть не может крабовые палочки.

Во дворе живет пес с оригинальным именем Шарик, несчастный и потрепанный жизнью. Его где-то подобрали. Стоило мне погладить Шарика, как он в меня влюбился. Каждый раз, как выхожу из дома, он бежит ко мне ластиться. Хочет, чтоб я чесала его за остатками ушей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне
Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза