Почему столь велики доктринальные разногласия в пифагорейской школе? Прежде всего потому, что она возникла не как философская школа и принадлежность к ней никогда не определялась, следованием совокупности определенных доктрин. Именно поэтому наши источники называют пифагорейцами таких оригинальных философов, как Парменид или Эмпедокл. Ситуация эта для VI–IV вв. до н. э. не уникальна, высокая степень единодушия отнюдь не была отличительным признаком тогдашних философских школ. Стоит ли удивляться тому, что ученики Сократа развивали его взгляды в столь различных направлениях — ведь взгляды эти не составляли единого учения и не были письменно зафиксированы. Но и среди старших платоников существовали разногласия по самым кардинальным вопросам. Никто из значительных учеников Платона, будь то Гераклид Понтийский, Спевсипп, Ксенократ или Аристотель, не принял платоновскую теорию идей. Более того: никто из академиков, включая и Платона, не считал, по-видимому, что она должна быть принята в качестве доктринальной основы.
С другой стороны, ученики Платона легко узнаваемы и отличимы от других философов, да и как могло быть иначе, если все они формировались в ходе многолетнего общения со своим учителем. Из пифагорейских же философов только Гиппас и Алкмеон могли слушать самого Пифагора, остальные знали о его доктринах лишь в устной передаче. Однако и этот фактор, сколь бы важным он ни казался, не может считаться решающим. Более существенным было то, что начиная со второй половины IV в. до н. э. греческая философия, исчерпав, по-видимому, возможности плодотворного развития в избранных ею направлениях, привлекает все меньше людей, способных на выдвижение оригинальных концепций и готовых отстаивать их в споре со своими учителями. Не случайно кодификация основных идей платонизма начинается уже со второго схоларха Академии Ксенократа, а ученики Аристотеля если и критиковали его, то старались делать это, не упоминая его имени. В III в. до н. э. давление авторитетов становится еще большим и любое философское направление легко определяется по набору общепринятых в нем доктрин, которые разделялись, пусть и с разной степенью последовательности, всеми его приверженцами. Если в дальнейшем эти направления и размываются, то не за счет притока новых идей, а в силу варьирования и обмена старыми.
Признав, что учение Пифагора не было обязательным для его последователей, попытаемся все же определить, в какой степени оно повлияло на развитие их философских взглядов. К сожалению, о философии Пифагора мы знаем очень мало достоверного. Из того, что говорит Аристотель о пифагорейцах, к нему может быть отнесено прежде всего несколько упоминаний, касающихся космогонии (Мет. 1091 а 13; Физ. 213 b 22; фр. 201). Согласно этой космогонии, мир образуется из взаимодействия двух начал — предела и беспредельного, причем последнее мыслилось как беспредельное воздушное пространство (******), окружающее наш мир, и одновременно как пустота. Ближайшая часть этой беспредельной пневмы вдыхается внутрь мира и ограничивается пределом. Далее эта часть пневмы разграничивает природные вещи, положив тем самым начало их существованию. Интересную подробность добавляет Иоанн Филопон: «Пифагорейцы говорят, что вдыхаемая небом пустота и воздух отделяют животных от растений» (De gen. anim. comm. P. 107. 14).
Несмотря на неясность многих деталей пифагорейской космогонии, можно с определенностью сказать, что числа в процессе порождения мира никак не участвуют. «Единое» (**
О древности пифагорейской космогонии говорит ее архаический характер и отождествление воздуха и пустоты, опровергнутое Эмпедоклом и Анаксагором. Критика этой космогонии Ксенофаном, утверждавшим, что божество, которое он отождествлял со всем миром, не дышит (21 А 1.25), также указывает на VI в. до н. э. «Именно в это время, — писала К. де Фогель, — сразу же после милетцев и в качестве реакции на них, должно было возникнуть Такое дуалистическое объяснение космоса. Именно здесь в противоположность ******* Анаксимандра был постулирован творческим умом настоящего философа принцип ограничения, названный *****»{229}
.Таблица десяти противоположностей, представленная у Аристотеля, является плодом более поздней систематизации, но сам принцип ее построения идет от Пифагора. Во всяком случае, это единственное место, где Аристотель упоминает его имя в философском контексте. Рассуждая о том, кто первым стал учить о противоположностях — Алкмеон или пифагорейцы, он добавляет, как бы решая вопрос: «Ведь Алкмеон был [молод] в старости Пифагора» (Мет. 986 а 25). Вероятно, Аристотель что-то знал или, может быть, догадывался о влиянии Пифагора на Алкмеона.