– Тео, тебе не кажется странным, что за последние несколько дней ты уже дважды становился запертым из-за своего желания получить то, что тебе не полагается? Один раз в пещере, а второй раз в порту. Я не понимаю, как после всего того, что ты узнал, можно было решиться на такой постыдный поступок? Видимо, это твое желание – получить все, что тебе хочется, любым способом – в самом его широком смысле является одним из главных свойств и инструментов твоего Дракона. Подумай об этом. А еще я тебе сейчас скажу одно очень и очень важное правило. Скажу его только один раз, и ты должен запомнить. Что бы ни происходило в твоей жизни, ты всегда должен ему следовать. Ты должен дать мне слово, что никогда его не нарушишь. Только тогда мы сможем закрыть эту тему и продолжить обучение. Если ты хоть раз нарушишь это правило – наша дружба будет окончена. Один раз, в пещере, может быть случайностью, дважды (в порту) – совпадением, но трижды – закономерность, и тогда нам точно будет не по пути. Если ты не способен победить своего Дракона, то любые наши дальнейшие действия не имеют смысла, и тебе нужно возвращаться обратно в Афины, к твоей новой семье.
– А что это за правило? – спросил Тео с лицом нашкодившего котенка.
–
А еще всегда следует помнить, что
– Я даю вам слово, что всегда буду придерживаться этого правила, – серьезно сказал Тео.
– Тогда на этом мы тему вчерашнего происшествия закрываем и больше к ней не возвращаемся, – дружелюбно и по-отечески сказал Пифагор.
– Я боялся, что вы меня теперь прогоните и больше не будете учить.
– Не следует отказываться от дружбы и от любви из-за бытовых обид или других недостаточно серьезных и весомых причин. Можно отказаться от дружбы или от любви лишь по причине полного разочарования в человеке, происходящего из-за его большой испорченности и неисправимости. А ты ведь не неисправим, а, Тео? Если ты дал слово и сдержишь его, то еще есть надежда.
А еще
Но неприятность с кражей создала еще одну проблему. Гораздо более опасную.
– Тео, ты, видимо, не до конца понял, какая у нас появилась проблема.
– Но вы же сказали, что мы этот инцидент оставили позади более к нему не возвращаемся! Или это не совсем так?
– Дело не в самом инциденте, а в последствии, которое он создал, независимо от меня, –серьезно сказал Пифагор.
– Что случилось? В той злосчастной бутылке был медленно действующий яд, и теперь нужно срочно найти противоядие? – Тео попытался шуткой разрядить серьезную атмосферу разговора.
Пифагор не обратил внимания на неуместную и глупую шутку.
– Ты помнишь, что вчера сказал Василис? У тебя есть ровно месяц с твоего приезда на Самос. А это значит, что осталось примерно три недели.
– А потом что? Да ладно, о чем вообще беспокоиться? Они обо мне и не вспомнят! А даже если и вспомнят? Ну, схожу, побеседую с вашим правителем. Ведь я не первый и не последний в прошении на получение местного вида на жительство.
– Видишь ли, ты не вполне осознаешь свое положение. Ты, действительно, не первый в длинной очереди просителей разрешения на проживание на Самосе. Но также ты не представляешь, скольким в этом было отказано. На Самосе разрешают остаться только тем, кто сделал что-то важное и хорошее для этого острова и его жителей. К примеру, мой отец получил разрешение на проживание на Самосе благодаря тому, что раздавал жителям Самоса пшеницу, когда был голодный год. Боюсь, твое воровство и распитие вина не будут считаться достаточно важным и полезным для жителей поступком, чтобы разрешить тебе остаться. Но это еще не самое плохое. Тебе придется беседовать с нашим правителем – тираном Поликратом. И совершенно очевидно, что ты не сможешь ему ответить ничего внятного и правдоподобного по поводу того, кто ты, откуда и чем занимался до того, как приехал сюда, как и о том, чем занимается и как живет твоя семья. Поликрат прекрасно осведомлен об укладе жизни в Афинах этого времени, а ты – нет. Тебя, вполне вероятно, могут посчитать шпионом и казнить. И я ничем не смогу тебе помочь. Политическая и бюрократическая система всегда сильнее обычного человека.
У Тео похолодело внутри. Интересно, как тут проводятся казни? Картины одна мрачнее другой начали проноситься в его голове.