Со временем он издал сонеты, присовокупив описание своих находок. Он дал мне прочесть свой экземпляр книги, а я его так и не вернул. Но в «Пэлл-Мэлл гэзетт» от 7 января 1886 года я отрецензировал издание и таким образом сделал фитоновскую концепцию достоянием более широкого круга читателей, куда книга сама бы не проникла. Затем Тайлер умер, незаметно канув, как камень в воду. Я замечаю, что мистер Ачесон, поборник госпожи Давенант, называет Тайлера преподобным. Допускаю, что познания свои в древнееврейском он приобрел, когда готовился в священники; в его одежде и манере держаться и в самом деле было что-то от священника или школьного учителя. Возможно, он и в самом деле принял сан. Однако ни об этом, ни о других своих личных делах он мне никогда ничего не говорил. Да и за мрачный пессимизм его вышибли бы из любой церкви, ныне существующей на Западе. Мы никогда не обсуждали с ним его личных дел, мы говорили о Шекспире, о Смуглой леди и Свифте, о Когелете, циклах и непостижимых моментах, когда у нас появляется тайное чувство, что все это с нами уже когда-то происходило; о поддельных экземплярах Пятикнижия, которые хотели продать Британскому музею, о литературе и вообще о вещах духовных. Он всегда подходил к моему столику в музее и заговаривал на одну из этих тем, так как ему, очевидно, редко встречались люди, склонные к подобным беседам. Он остается ярким островком памяти в море моей беспамятности, значительная душа в нелепом и безобразном теле.
Фрэнк Харрис