Пик правды

— Точно, диагноз. Я уж вас всеми терминами не буду утомлять, я сама их уже почти не помню, смысл один был. Хочешь жить — ешь! Не в смысле, что обжирайся, как самка кашалота, а ешь столько, сколько требуется организму. А если от этого идет набор массы, ну что же, придется потерпеть. Главное — контролировать, чтобы он слишком уж чрезмерным не был, этот набор, гулять почаще, минералочку пить. Как сейчас помню доктора этого, такой дядечка был забавный, в возрасте уже и с бородкой, ну вылитый Айболит, как из мультика. И вот говорит он мне так ласково: не понимаю, почему вы, голубушка, так из-за нескольких килограммов живого веса убиваетесь? Поезжайте, мол, в Москву, сходите в музей. Третьяковка, говорит, прекрасное место, а еще лучше Русский музей в Петербурге. Посмотрите там Кустодиева. Я его и спрашиваю, на что он мне сдался, Кустодиев ваш. А он так загадочно улыбается и отвечает: он не мой, он ваш. Был бы ваш поклонник, если бы дожил до наших дней. Тут я совсем растерялась, спрашиваю его, зачем же мне тогда на него смотреть, если он еще и мертвый? Хватит того, что нас в третьем классе в Мавзолей возили. Вот я когда страху натерпелась!

Кожемякина закинула в рот еще один орешек.

— Я ведь по молодости совсем темная была. И сейчас не сказать, что сильно просветлилась, но тогда вообще тьма-тьмущая, вспоминать стыдно. Хотя, с другой стороны, чего стыдиться? Я и в школе пока училась, понемногу подрабатывала, а как мать умерла, взяла да все свои планы на учебу дальнейшую в узелок завязала да в окошко выкинула. Через два дня после похорон уже на работу вышла. — Она тяжело вздохнула, разворошив указательным пальцем орехи в креманке. — Так, о чем я? Вернулась домой, залезла в компьютер, тогда Интернет уже, слава богу, появился. Посмотрела сперва на самого этого Кустодиева, так себе мужчинка, скажу вам, не мой тип. А потом и на картины его взглянула. Он же, оказывается, художник. И что думаете, у него половина картин будто с меня списаны. Вот ей-богу! Такие, знаете, дамы в теле. Только как бы это сказать, они не сказать чтоб толстые, хотя по нынешним временам, может, и сказали бы. А у него они дородные, что ли. И лица такие, что полнота их совсем не портит, приятные лица. Я даже название одной картины до сих пор помню. «Купчиха за чаем» называется. Уж больно она мне понравилась, я даже Стаса звала, показывала ему в компьютере. Он, правда, не оценил. Сказал, мол, купчиха — это жена купца. А он не купец, он предприниматель, и жена у него должна соответствовать. — Она вздохнула. — Вот так я и живу с тех пор, не соответствуя. Хотя, конечно, тот Айболит мне сильно помог. Я после этого частенько в Интернете картины те рассматривала. Даже как-то в Питер специально летала, в Русский музей ходила. Живьем, я скажу, еще сильней впечатление. Вот сидит она, пьет чай, и такой от нее благодатью веет, умиротворенностью.

На этот раз, прежде чем выпить, она чокнулась бокалом с Луниным.

— Давайте и мы выпьем, Илья Олегович, хоть и не чай, а на цвет похоже. Может, и на нас благодать какая опустится?

Она пьет коньяк быстрее, чем Изотов водку, подумал про себя Илья, еще пару раз подлить — и надо будет нести вторую бутылку. И все это закусив тремя орешками!

— Ваше здоровье, — вслух произнес он и немного смочил губы коньяком, твердо решив остаться в этот вечер относительно трезвым.

— Здоровье, — презрительно фыркнула Мария Александровна, — на что оно мне теперь? Хотя, знаете, я как в свой вес вошла, теперь на него особо и не жалуюсь. Ем, что хочу и сколько хочу. Муж, конечно, на меня внимания не обращает, ну да это ничего, дело привычки. Что вы хотите сказать? — хитро прищурившись, она в упор посмотрела на удивленно молчащего собеседника. — Что, кроме мужа, у меня есть дети? Так?

— Разве нет? — растерялся Илья.

— «Разве нет», — передразнила его Кожемякина. — Помнится, давеча вы довольно убедительно разъяснили мне, что старшую дочь я уже потеряла.

— Ну знаете, — окончательно смутился Лунин, — нельзя же понимать так буквально!