Пилигрим

Поехали с сыном в город на центральную улицу продлевать визу. «Везу вас на всякий случай, вдруг понадобитесь, чтобы не гонять еще раз туда-сюда», – объяснил сын, озабоченно глядя на узкую дорогу с бесконечными мотороллерами и мопедами. Но никто не наглел, не рвал очередность и не пытался быть самым умным, уступали право встречным грузовичкам и съезжали на размытую обочину. Сын выскочил из машины, хлопнул дверью. Он зашел к адвокату прямо с улицы, перепрыгнув лужу и оставив маму и папу в машине. «Семь минут, не больше», – бросил он, оставив кондиционер и мотор включенными. На улице было 35 градусов, и это был явно не потолок жары. Часы в машине показывали 10 часов 22 минуты. Сын включил им кассету Арика[5], худого красавца со скромными повадками, умершего совсем недавно на горе поклонникам и обычным людям. В семье Кафкан его почитали и любили, он был на первом месте в длинном ряду певческих талантов. «У меня есть Кинерет», – сказал Арик первую фразу, и старики Кафканы заулыбались, закивали головами: «да, это то, что надо», – и, закрыв глаза, откинулись на сиденье. Что нужно для счастья? Знакомая мелодия, знакомый голос, кондиционер, покой, разве нет?

Скоро сын вернулся – Арик еще не допел про Кинерет – и сказал, что должен сфотографировать их для визы. «Ваши фотки недостаточно большие, сюда вставайте, к стене». – «Стена настраивает на необходимое настроение», – пробормотал Гриша. Стена была белая. Майя сфотографировалась первой. Пошел дождь как из ведра. Прохладнее не стало. Затем сын сфотографировал Гришу на свой мобильник и вернулся к адвокату. Через несколько минут, очень довольный, он вышел наружу, надел пластиковые шлепанцы, снятые, как здесь принято, у входа, и со словами «все в порядке, завтра получим на руки», сел в машину, хлопнул разболтанной дверью, и они уехали обратно.

Приехав обратно в центр, сын обнаружил, что потерял кошелек. Не потерял, а, возможно, забыл у кассира перед окошком или на полу возле. «Много денег было?», – спросил Гриша. Сын выглядел встревоженным, что случалось с ним редко. «Достаточно», – буркнул на ходу этот мальчик (тридцать шесть лет от роду, 190 см рост, жесткая щетина на скулах) мрачно и уехал обратно в город. «Очень неприятно, из-за нас все случается у ребенка», – прокомментировала Майя. «Прекрати, еще ничего неизвестно, все вернут, они честные здесь люди, и нечего стонать все время и посыпать голову пеплом», – Гриша говорил все это, не очень веря своим словам. «Там было тысяч двадцать пять бат, серьезные деньги», – подсчитала Майя, настаивавшая на своем. Гриша отвернулся от нее и осторожным шагом пошел к скамье у реки, посидеть под дождем и послушать шум бешено кипящей от сильного течения воды.

Слева от него был виден склон высоченной горы в зарослях густого леса. У основания горы десяток местных рабочих уже больше недели строили по 10–12 часов в день бетонную стену в метрах пяти от дороги. Стена уходила в землю на глубину в несколько метров и возвышалась над дорогой на три метра минимум. Сын объяснил Грише Кафкану, что стена эта должна оберегать дорогу от оползней, сходящих с горы после сильных ливней. И так как дожди шли здесь и сильные, и постоянные, то необходимость в стене была явной. «А что, только сейчас спохватились?» – поинтересовался Гриша. «Да здесь было пустынно вообще, сейчас вот народ подъехал, и начали строить. Лучше поздно, чем никогда, как ты сам говорил мне, нет?»

Сын пришел со стоянки и присел возле Гриши, который увидел его суровый резкий профиль в сетке дождя отчетливо. Ни слова Гриша у него не спросил. Так они посидели рядом, потом сын сказал ему с гримасой на лице, обозначавшей веселое настроение: «Пошли домой, папа, мне все вернули, с благодарностью и извинениями». – «Я не сомневался ни секунды, мать паниковала, а я был уверен. Все оказалось на месте?» – «Я бы не удивился, если бы там было больше денег, чем я оставлял, но я просто не помню малые цифры и числа, я запоминаю только шестизначные суммы», – сын не хвастал, говорил правду. Он был крутой парен и не слишком уверенный в себе, вот такое странное сочетание. Он дал руку Грише, и тот легко поднялся, опираясь на крепкую поддержку этого собранного веселого человека, который безоговорочно имел сильные гены самого Кафкана со всеми их противоречащими друг другу плюсами и минусами. Здесь уже ничего не поделать, это, как говорится, данность.

Сын и подвез Гришу к кафе, ничего не спрашивая. Дождь уже кончился и выглянуло сиамское солнце, засветившее со всей своей пугающей нежной силой. Гриша, почти как здоровый человек, зашел мимо переполненной стоянки в уже хорошо знакомое место с той самой девушкой из Златоуста, продолжавшей свои, кажется, к сожалению, безнадежные попытки по привлечению Дитриха к своей богатой и многосторонней особе. Были и другие завсегдатаи, которых Гриша смутно помнил, их образы были несколько размыты и трудно различимы. «Эй, брат, да у тебя катаракта, небось», – подумал Гриша Кафкан о себе без удовольствия.