Пилигрим

К слову, о женщинах. Женой Сиамского короля Рама Шестого (жил в начале двадцатого века) была русская девушка дворянского происхождения Катя Десницкая из города Луцк Волынской губернии. Куда же без русских девушек, скажите. Она была медсестрой и героиней русско-японской войны. Георгиевский крест, медали и ордена украсили ее нежный и прекрасный облик. С принцем Чакрабоном, который учился в Санкт-Петербурге в Пажеском корпусе, Екатерина Ивановна познакомилась там же. И влюбилась в него там же. Большая любовь, большие чувства. Русская красавица была счастлива с ним. Она писала в письмах родственнице, что «… так люблю его, как даже и не думала, что возможно». Потом они расстались, потому что Чакрабон (имя короля при рождении) захотел завести себе вторую жену. Катерина боролась за мужа, но силы их были неравны. Она уехала одна в город Шанхай, вышла там замуж за американца. С американцем они переехали в Париж, где Екатерина Ивановна прожила почти сорок лет и мирно скончалась в 1960 году в возрасте семидесяти четырех лет. Кажется, она любила своего принца-короля до конца дней своих, как рассказывают романтически настроенные журналистки о жизни и судьбе своих трогательных героинь. Но подробнее об этом ничего не известно.

Рассказом о смертной казни генерала Олег Анатольевич наступил Грише на ноющую старую рану. Ему несколько раз за последние годы присылали по электронной почте (откуда адрес, господа?) неизвестные организации или незнакомые частные люди вопрос о том, «как вы, г-н Кафкан, относитесь к введению смертной казни в Израиле, да или нет?». Гриша всегда сразу отвечал, что он категорически против. Добавляя, что его мнение не значит ничего и он просит больше подобных вопросов ему не задавать. Все равно, конечно, присылали, несмотря на просьбы.

В молодости он пережил приговор к расстрелу и собственно расстрел своего приятеля Юры Т Они выросли вместе в смежных дворах, учились в одной школе, потом Юра уехал куда-то в экспедицию зарабатывать деньги, он жил один с матерью. Потом он вернулся, и на День Победы с приятелем из соседней парадной, выпив подкрашенного клюквенным морсом спирта, как у геологов принято, по его разумению, они наняли девушку легкого поведения по имени Таня, семнадцати лет от роду. Такая крепкотелая замухрышка, молочница, как ее называли парни постарше. Все вместе пошли в бомбоубежище, позвав с собой еще ребят. Таня не возражала, была весело настроена, попросив добавить еще денег. «Боюсь надорваться, вон вы какие», – сказала она и подмигнула. Празднично одетый в новый костюм Юра сразу выдал ей еще ассигнаций и монет, которых у него было много после возвращения из Сибири. Получились две десятки и одна мятая треха, всего двадцать три рубля, и еще мелочью два рубля с чем-то, немало для простой лукавой девушки-лимитчицы из деревни под Горьким, пять месяцев в Ленинграде.

Спустились по лестнице вниз, стуча подошвами и каблуками по железным ступеням, один за другим. Таня приготовила себя к физической любви за одну минуту, не больше. Ребята, некоторые из них были трезвыми, жались в стороне, не зная куда себя девать.

И тут в бомбоубежище ворвались два милиционера и вызвавшая их свистками дворничиха Тося, вредная, всеми ненавидимая баба. Всех позабирали, всего одиннадцать человек, никто ничего совершить с Танькой не успел. Она была совершенно голой, только в кулаке сжимала деньги, мало ли что. Проблема была в том, что Юра и его приятель были старше восемнадцати лет. Танька заявила, что она честная девушка и ее силой заволокли в бомбоубежище. Наличие у нее в кулаке денег ни о чем не говорило, так как в Советском Союзе проституции в среде молодежи нет и быть не может. Мать Юрки наняла хорошего адвоката, но и он, аргументировав все верно, не помог, так как все было заранее известно. Никто до Таньки не дотронулся. «Но ведь думали и хотели, верно?!» Никто не возражал этому неопровержимому доказательству.

Гриша был на второй день суда в зале, сидел за спиной Юрки, видел его белесый затылок. Он был острижен наголо, как и его подельник. Прокурор требовал четырнадцать лет заключения взрослым и опасным преступникам. Через два часа суд приговорил Юру и приятеля его к смертной казни, которые «в святой для всего народа день великой Победы надругались над тем, что так бережно помнит и чтит советский народ», – объявила судья, которая вообще не моргала, дрожащим от священного восторга голосом. Юрку и подельника тут же увели, он, ведомый под руки милиционерами, и не оглянулся, и не простился ни с кем. На следующий день в «Ленинградской правде» на четвертой полосе в нижнем углу было коротко жирным шрифтом напечатано сообщение о том, что приговор райсуда приведен в исполнение.