Пилигрим

На работу Гришу Кафкана с коллегами много лет возил из Иерусалима немолодой крепкий мужичок. Он собирал людей в японском минибусе по всему городу, а потом вез в Тель-Авив по главному шоссе и сворачивал на Ля Гардии налево, а там дальше направо в рабочую зону – и на месте. Таксист их был такой работящий, не устающий никогда покладистый дядька, который мог и умел выручить в самой сложной ситуации. На него можно было положиться. Как-то поздно вечером, ожидая отъезда из Тель-Авива, кто-то опаздывал вернуться с интервью, он рассказал почему-то Грише о том, как они с братом спаслись в сентябре сорок четвертого года.

«Есть такой город, Будапешт. Так я оттуда. Мы с братом уже были сиротами и знали об этом. Брат был старшим, но все держалось на мне, так получилось. Было очень холодно в городе. Всю толпу повели к Дунаю расстреливать. Поезда, отправлявшиеся в Освенцим, уже не справлялись с огромным количеством иудеев, и нацисты закрывали глаза на нарушение установленного порядка. Мне было одиннадцать лет, а моему брату четырнадцать. Я понял, что если не сейчас, то уже потом будет не спастись. Мы взялись за руки и прыгнули в кусты голого тростника. Оттуда перешли в черную от холода дунайскую воду и там нырнули. Было не так глубоко, мы лежали на спине на дне. Дышали мы через тростинки, которые я сорвал на берегу. Кода перестали стрелять, мы вылезли из воды и ушли. Не простудились и не замерзли, с тех пор у брата очень слабые легкие, но он живой, курит и сейчас в Иерусалиме. Ничего не помнит, так говорит. А я помню за двоих.

Прятались мы на чердаке большого дома на набережной Пешта, питались кусками хлеба, который собирали по ночам на крыльце костела. Еще одна одинокая старуха из соседнего дома иногда приносила нам по-тихому чего-нибудь. Прибегала к нам по стенкам, чтобы никто не увидел и не донес. Было весело тогда в Будапеште, что говорить. Три с половиной месяца мы продержались. Как? Не знаю. Наверное, это можно назвать ненавистью, наверное. У ненависти много энергии и силы. 18 января, как сейчас помню этот день, четверг, мороз, русские вошли в Пешт. Мы с братом вышли им навстречу, шли с трудом, но шли, взрослые уже мальчики. Холода не чувствовали. Один танк стоял на обочине. Нам дали поесть, дали с собой в мешке хлеба и консервов, еще принесли какие-то вещи, телогрейку, помню… Мы вернулись на свой чердак. Счастливые. Ты не думай, Гриша, что я жалуюсь на судьбу, я всем очень доволен. Никогда никого ни в чем не виню, привык винить только себя. Сейчас я просто устал немного, расслабился, все-таки возраст уже, понимаешь, поздний час, ха-ха?!»

Он откинулся на спинку сиденья, положил руки на руль, прикрыл глаза. Действительно, пожилой усталый дядька.

«Да, я не думаю, вы что, Шломо, ни секунды в вас не сомневаюсь», – сказал ему Гриша Кафкан. Он знал, что скромный этот человек, таксист, водила, соображала, в армии здесь служил в десанте, и должность его была магистр. Все знают, что это такое? Это ручной пулемет калибра 7.62, весом килограмм восемнадцать, который несет на личных руках обычно самый выносливый и терпеливый боец подразделения. Так вот, Шломик наш и был таковым магистром.

Утром, которое Гриша назвал утром после боя, едва он открыл глаза, как позвонил Олег Анатольевич, который сказал:

– Здравствуйте Григорий, давно не говорили. Как-будто и не расставались. Послал вам то, что хотел послать. Там немного слов, но они очень важные. Есть пояснения, прочтите и придумайте, что дальше. Вам Сай не звонила? Что-то она мне не отвечает, не знаете почему? Она вот и кроткая, и тихая, и ласковая, а черти в ней играют, я это хорошо знаю и потому спрашиваю, я очень ревнив, господин Кафкан, женщины и их поступки для меня всегда загадка. Извините меня. Если Сай будет вам звонить, мало ли что, сразу же отсылайте ее ко мне. Обязательно прочтите то, что я вам послал, это крайне важно для всех, – допотопный «наместник зла» не унимался. Он был неудержим.

Гриша закашлялся от неожиданности. Ему, конечно, не хватало для счастья еще одного безумного русского со сложным душевным миром, но не с утра. Это все было лишним.

– Мне никто не звонил, Олег Анатольевич. Я вас не понимаю. Компьютер еще не открывал, – он отключил телефон на этой холодной и неверной ноте, оставив собеседника с новыми незаданными вопросами.