Пилигрим

После встречи и разговора с Олегом Анатольевичем, чью фамилию он так и не узнал, да и не хотел узнавать, а тот знал про него все, Гриша пришел в номер, куда был осторожно сопровожден с автостоянки сынком, повалился на кровать и тут же заснул. Через час примерно он проснулся со страшным истерическим криком и уселся в постели с выпученными от страха глазами. Он не понимал, где он и что с ним и где та некрашеная каменная стена со следами ударов. Ему вдруг неожиданно(?) приснилось, что он лежит на голой пружинной кровати в полутьме и сердце его ждет чего-то непоправимого. В дверях большой комнаты стоял крупный мужчина в глухом клеенчатом фартуке и мотоциклетных кожаных крагах по локоть. «Ну, что, Кафкан, ты готов, нерусский человек, принять смерть?» – спросил он громко и ничего не стесняясь. «Кто вы такой? Что вам от меня надо?» – ужаснулся Гриша Кафкан. Он оперся о холодную каменную стену с многими следами от непонятных ударов по ней. Стена царапала его спину даже через рубаху. «Сейчас все узнаешь, гражданин хороший. Потому что нельзя родину предавать, ты должен умереть», – сказал человек, сделал большой шаг и протянул руку, в которой Кафкан разглядел пистолет, даже не пистолет, а его пугающий хищный контур. С его плеч и рук посыпались судорожно визжащие бородатые и косматые существа, по виду чертенята, похожие на летучих мышей с запущенными лицами одиноких людей.

«Это ошибка, вы что?!» – Кафкан дрожал, он ничего не понимал. «Это не ошибка, это твоя смерть», – глаза человека дьявольски сверкнули и пистолет выплюнул с громким звуком желтый огонь с голубыми искрами. Гриша немедленно проснулся. Он сел на кровати, свесив ногу, растрепанная голова его бешено кружилась, хотелось пить. Майя проснулась тоже и смотрела на него во все свои зеленые глаза. Он взял открытую бутылку воды с тумбочки возле кровати и жадно выпил из нее три четверти содержимого. «Что это было? Что со мной?» – спрашивал он себя. «Это все плата за то, что ты слушал рассказы Олега Анатольевича, ты наивный человек без принципов и «границ священных участков»», – сказал он себе вслух внятно. «Как он еще говорил, этот молодцеватый питерский бизнесмен средней руки: «Запомните, Григорий Соломонович, я за вас и за вашу идею, всегда был и всегда буду»… Б-же мой, что за идея у меня? Где мой ум и мое провидение, где?». Иногда Кафкан переоценивал себя и дорого, и обреченно за это платил.

Майя принесла мокрое полотенце и отерла им его лицо и шею. «Я тебе дам снотворное, хорошо?» – спросила она. Гриша мотнул головой, что не надо, обойдусь так. На полу возле кровати что-то шевелилось и пищало. Преодолевая яростную боль в висках, Гриша нащупал мобильный телефон и включил фонарь. В углу у плинтуса попрыгивали и тонко визжали его старые дружки-бородачи, переместившиеся с рукавов и головы Кафкана на пол. Гриша вздохнул, нагнулся с зелеными огнями в глазах, и при помощи ванного полотенца собрал их, горячих, нервных, громких в кучу и осторожно вытряхнул на улице возле кустов под возмущенные визги и вскрики. «Хватит, погуляли и хватит, надоели мне, пообщайтесь с лягушатами, без обид», – и вернулся обратно не оглядываясь, забросив полотенце себе на плечо, не побрезговав после косматых бородачей.

Через десять минут он опять вышел на улицу, испуганным шагом перешел узкую асфальтированную дорожку, стараясь не наступить на весело подпрыгивающих лягушат и их бородатых орущих дружков, продрался сквозь густые кусты, утопая по щиколотку в вязком газоне – и не жмуря глаз прыгнул в бассейн с горящими желтыми лампами в стенах. Никого не было кроме него в воде, из гулкого зала за рядом деревьев, в котором занимались йогой, слышался глухой шум. Было четыре часа утра.

Кафкан поплавал в одиночестве неумелым брассом, приобретенным им в мелкой воде Финского залива, окуная лицо в воду. Здесь же пошел дождь, набирая силу и стуча по листве и воде в бассейне. Давно у нас не было дождя, нет? Грише сразу стало легче и лучше дышать и жить, и смотреть на низкое облачное небо без особой цели. Он позабыл свой сон, кажется, все-таки временно. Такие сны живут с нами, не объясняя своей прилипчивости к памяти. От таких снов нельзя отделаться так просто. «Есть люди, к которым нельзя приближаться и говорить с ними, ты должен это знать твердо, Гриша», – говорил ему отец очень давно. Гриша это запомнил, но часто отступал от этого наказа. И зря, конечно. «Только говорить с ними по необходимости, если невозможно этого избежать. Не слушать, не спорить, сказать, что надо, а лучше просто уйти и все».