Пилигрим

И Гриша съел, ликуя, эту шаварму, показавшуюся ему пищей элитной и такой, про которую в Ленинграде-городе говорили достойные и бедные люди: «Я этого блюда недостоин». Потом он загулял, умеренно и с оговорками, встретив товарища по ульпану, где уже третий месяц с перерывами изучал иврит. Ульпан был в Народном доме на Бецалель прямо напротив рынка. Там судили и безоговорочно приговорили к повешению фашиста Эйхмана, и по делу уничтожили гада, так ему и надо. Но это было уже давно, до Гришиного приезда. Они обсудили с товарищем, стоя у входа на рынок возле фалафельной нервных непохожих ни на кого братьев, должна ли учительница Тирца сидеть на двух или на трех стульях со своими чреслами богини плодородия, и сошлись на том, что на трех. После этого они расстались.

Пьяненький и довольный, не глядя на девушек, все они были в цвету, соку и во всей сексуальной столичной привлекательности, Гриша смирно сел на углу сырой улицы Штраус и Навиим возле магазина «Ножи и ножницы» в переполненный автобус четвертого маршрута и покатил домой через площадь Субботы, через Бухарский квартал и через Шмуэль Анави, отложив подарки родителям на завтра. Это было правильное решение.

Рядом с магазином, в котором продавались ножи и ножницы, была парадная со стороны Навиим и в ней на шестом этаже без лифта за двойной железной дверью была контора процентщиков, которые давали в долг под жуткие проценты, жестко, безжалостно взымали долги, ездили на мерседесах и выглядели пугливыми козами. Но это так, к слову, припомнилось. Не вспомнить их имена никак, они выпали напрочь из памяти, но вот крови они испортили людям очень много. Возник из ниоткуда образ высокого пожилого человека с лиловыми губами и вкрадчивыми повадками, который говорил, глядя в глаза Кафкану: «Да вы не волнуйтесь так из-за просроченного долга вашего товарища, надо просто заплатить процент за отказ от вашей подписи, все совсем просто, господин хороший». Имя должника, которому он подписал заем, память тоже не предоставила. Они все остались безымянными, эти люди. Какой-то, кажется, запутавшийся сутуловатый коллега по работе. Или это была она, совершенно не помню… Дома уставший Гриша обнаружил, что в автобусе у него украли остаток денег, сколько там их было, он тоже не помнил. Вообще, плохой знак, все эти провалы памяти. «Пить надо меньше, а как?». Если честно, он и не пил уж так много, как все, да и трудно здесь пить по жаре-то. Он расстроился и заснул на старом ленинградском диване без снов. Жизнь не только радует вас, молодой человек, она может и огорчить вас, и сделать это жестоко. Какие там лиры?! Есть вещи пострашнее, но он этого еще не знал.

Уже невысокий элегантный король-летчик из соседнего королевства прилетел(?) или приехал на машине(?) инкогнито в Израиль и встретился с нашей Голдой, немолодой дамой-премьером, и сказал ей, что «дорогая моя, они начнут войну с двух сторон, совсем скоро, их не остановить, они хотят реванша, эти маньяки». Голда, всего лишь пожилая женщина, опытная и волевая, без так называемого величия, смотрела перед собой, она была полна тревог и сомнений. До начала войны оставалось еще три недели, время еще было. Для чего?!

– Давайте поедем ко мне, Григорий. Я живу на берегу у моря, вам понравится, честное слово, могу сделать вам массаж, я умею, многие хвалят и довольны, вот Олегу нравится, – сказала Сай. Кафкан ожидал чего-нибудь подобного, но все равно был смущен. Он даже крякнул от услышанного. Эта женщина его волновала, она была и необычна, и скромна, и очень хороша собой, и решительна сразу вместе – набор сокрушительный для любого мужчины.