Комсомолка Фира, кудрявая девушка с характерной внешностью лет девятнадцати-двадцати, пыталась билетерш переубедить, но безжалостные тетки были непреклонны. Гриша, поняв, что в кино не попадет и скоро вернется домой, горько и безутешно заплакал. Успокоить его было невозможно. «Тише, Гришенька, тише», – просила его Фира. На эту странную пару, мальчика и Фиру, возмущенную красавицу, комсомолку и студентку, оглядывались с любопытством. «Надо же, эти тоже в кино ходят, ты посмотри», – говорили их взгляды. Никто ничего не произносил, все было понятно без слов. 1952 год на дворе. Зима. Новый год через неделю, елки украшены. Космополиты кругом, с ними борются, их уничтожают, намереваются выселить и отправить в Сибирь. Усатый бес дядя Джо, как его называл британский начальник Черчилль, когда они еще тесно общались и с удовольствием выпивали армянский коньяк, задумал в Москве большие дела, покуривая свою трубку за письменным столом, думая и надеясь, что у него еще есть время для этих неотложных дел.
Они вернулись домой от Нарвских ворот пешком, благо, что одна остановка. Шел снег, было не так холодно, и Гриша успокоился. Набрал в ладонь снежка и протер лицо. Фира, кажется, тоже пришла в себя, простилась с мамой Гриши и с Гришей – и быстро ушла домой или еще куда. Все это проехали быстро. И хотя было очень грустно, как-то прошло. Только вот не забылось. Мама Соня ничего не спрашивала его, что было и как. У нее была развита интуиция, которой было очень много, больше, чем других важных чувств.
Фильм «Парень из нашего города» Гриша посмотрел уже взрослым юношей. Он не был в восторге от него, вкусы его изменились с тех давних пор, но ему понравилось содержание черно-белой ленты, лица героев, песня «Жди меня», которую написали Блантер и Симонов, да и весь этот флер наивной и суровой советской заповедной империи, находящейся в постоянном ожидании праздника. Но все равно больше всего ему нравился тогда в те годы итальянский кинофильм «Блоу ап». И сейчас он тоже ему нравился, не устарел и сегодня, через 65 лет почти. Гриша не сравнивал никогда ничего ни с чем. «Что есть, то и есть, и этого не изменить», – говорила его пугливая мать, властный добрый недалекий мыслитель, рожденная в городке Шацк, что в Волынской области. Гриша начал почему-то часто и много ее цитировать после ее ухода. Такой парадокс, так получилось с нею. Она предупреждала об этом его – и так и случилось, единожды она попала в цель со всеми своими предсказаниями. Хоть раз, да попала. Гриша ее обожал, какая она была, такой и осталась. «Мы в техникуме в баскетбол играли», – вздыхала мать и поводила почти молодыми плечами.
С матерями вообще было сложно. Головы их затуманены от любви к своим детям и от государственных интересов. В доме у своего приятеля, где они изредка собирались для своих посиделок, мама его, одинокая милая библиотекарша, зябко кутавшаяся в шаль, жившая для сына и книжек, один раз в Автово сказала за столом с вареной картошкой и порезанной селедкой: «Ну, как же вы не понимаете, мальчики. Их необходимо было убрать с улиц нашего прекрасного города, нельзя безобразить лицо великой страны – победительницы фашизма». Она была умная и честная женщина.
Речь неожиданно зашла о том, как в один прекрасный день с улиц и дворов Ленинграда после войны убрали и вывезли неизвестно куда всех безногих и безруких инвалидов Советской армии по приказу сверху. Ба-бах, и в одночасье, почти мгновенно, исчезли все эти лихие несчастные мужики, с закушенными папиросами во рту, в распахнутых бушлатах, ватниках и тельняшках под ними, которые ездили без шапок на подставках с подшипниками по мостовым с шумом и треском, отталкиваясь от дорог деревянными колодками, закрепленными ремнями на руках. Их было очень много в Ленинграде, и они были убраны в одну ночь с улиц, из электрических будок и подвалов города-героя. По слухам, их отвезли на какой-то остров в Баренцевом море и оставили там жить. Жить?
– Как же так, мама? – поинтересовался сын хозяйки, не поднимая своих пронзительно-синих глаз от дымящейся тарелки, работавший кочегаром в котельной, сутки с двумя днями отдыха. Мать поднимала его одна с большими трудностями, отказывая себе во всем. Сын получил два диплома о высшем образовании, выучил три языка и, в результате, работал в котельной. Он писал прозу, которая была никому не нужна, разве что десятку-другому людей, подобных ему юношей и девушек, кочегаров, охранников, грузчиков. Но он был хорош собой, любопытен, наблюдателен, умен и нервозен, иногда опасен. Много пил, как и полагается людям этой профессии.