Пилюля на палочке. Записки высокой девочки

В голове у меня заспорили два голоса. Один говорил, что неразумно идти на лёд на коньках на два размера больше. Другой назойливо напоминал о правиле 72 часов. И всё же я решила послушаться первого голоса и не испытывать судьбу, но не успела я об этом сказать, как откуда-то появился какой-то бородатый тип. Он стремительно подскочил на коньках к Павлу Фёдоровичу и хлопнул его по плечу.

– Привет, Паш! Что не переобуваешься?

– Ещё не успел.

Мужчина взглянул на меня снизу вверх.

– Какие-то проблемы?

– Всё окей, просто человек вот первый раз на каток пришёл.

– А, понял! – с энтузиазмом воскликнул бородач. – Беги переобувайся, а я выведу человека на лёд.

– Но она…

– Иди, иди, справлюсь!

На лице у Павла Фёдоровича промелькнула тревога, потом сомнение, потом – облегчение.

– Ну, пошли! – бородач схватил меня за локоть и потянул к выходу.

– Да я…

– Не волнуйся, научишься! Все мы когда-то первый раз выходили на лёд. Только ровно иди, не вались, ладно?

– Да у меня…

– О, Серёга! – окликнул бородач какого-то парня. – Бери девчонку под руку, надо помочь на лёд выйти. Первый раз на катке.

Серёга посмотрел на меня снизу вверх, хмыкнул и уцепился за второй локоть. Они потянули меня к выходу, и я ещё раз убедилась в том, что ботинки живут отдельной жизнью от ног, а лезвия – от ботинок и подгибаются то в одну, то в другую сторону.

– Ты ногами-то передвигай! – приказал бородач. – Мы что же, нести тебя должны?

Нести! Похоже, они и так меня несут!

Мы вышли, а точнее – меня вынесли из раздевалки, и я увидела перед собой сверкающую поверхность льда. Меня сковал ужас.

– Ну, пошла! – сказал бородач и вытолкнул меня вперёд.

Правая нога заскользила и поехала вправо, я стала терять равновесие, ещё немного – и я бы не удержалась, но в последний момент меня успели подхватить бородач и Серёга.

– Слышь, Серёга, – сказал бородач, – давай её на середину вытащим, пусть там тренируется.

– Может, лучше в раздевалку? – предложил Серёга. – Видишь, даже стоять не может.

– Нет, лучше на середину, – возразил бородач. – Пусть Пашка сам разбирается, что с ней делать. – Поехали! – приказал он мне. – Ну, что застыла? Корпус наклони! Наклони, говорю, корпус, вот как я… Несгибаемая какая-то! Ага, вот так… Теперь ноги… Ноги согни. А теперь скользи правой ногой, переноси на неё вес тела! Ну, давай, это же так просто!

Наклони корпус, согни ноги, скользи правой ногой…

Это были для меня всего лишь слова, которые я при всём желании не могла применить в своих огромных ботинках! Да если честно, я почти и не вслушивалась.

Я забыла о правиле 72 часов. Я забыла о том, что всё дело в моих психологических проблемах. Я забыла о том, что мысль материальна и что если я представила свой триумф на льду, то, значит, так оно и должно быть. Я поняла, насколько был прав Павел Фёдорович, когда отговаривал меня кататься на коньках на два размера больше!

Я хотела сказать об этом бородачу, но не могла произнести и слова, а они с Серёгой теперь уже чуть ли не волоком тащили меня на середину катка.

Я ничего не видела, кроме сверкающего льда, по которому я не скользила, а с трудом переставляла ноги, потому что лезвия коньков продолжали жить своей автономной, ни от кого не зависящей жизнью. Они подворачивались то в одну, то в другую сторону, и я уже стала бояться, как бы они вообще не оторвались от ботинок.

С каждым мгновением сил становилось всё меньше, и мне уже стало казаться, что ещё немного – и я упаду и больше никогда не смогу подняться.

– Наконец-то! – донёсся до меня голос бородача. – Приехали!

Я как будто бы очнулась.

Мы действительно добрались до самого центра катка.

Того самого центра, на котором я в своём воображении выделывала пируэты. Как же я была глупа!

Там, на периферии, было какое-то немыслимое движение: и взрослые, и дети легко катались на коньках, некоторые даже вперёд спиной, и только здесь был как будто бы пустынный островок. И на этом островке стояла я и двое мужчин, которые продолжали меня держать.

– Ну всё, – сказал бородач. – Мы своё дело сделали. Доставили тебя в безопасное место. Теперь пусть Пашка с тобой разбирается. Стой, не шевелись! Поехали, Серёга!

И не успели они отъехать, как я тут же, потеряв равновесие, свалилась на лёд, больно ударившись при этом правым боком.

Позор вместо триумфа

– Этим и должно было всё закончиться! – раздался сверху сердитый голос физрука. – Ведь сто раз предупреждал тебя, Смирнова, что не стоит сегодня выходить на лёд! И что же? И сама опозорилась, и меня опозорила! Вставай, а то простудишься!

Но сколько я не пыталась подняться – в конечном счёте снова оказывалась на льду, даже несмотря на помощь со стороны Павла Фёдоровича.

– Чувствую, всё бесполезно, Смирнова, – вздохнул физрук. – Ладно, жди, я сейчас.

Спустя минуту он вернулся в сопровождении бородача, Серёги и всех наших.

– Пришли тебя поднимать, талантище ты наше, – сказал Стрельцов-Удальцов.

– Значит, действуем, как договаривались, – распорядился Павел Фёдорович. – Позиции распределены и… Давайте скорее, а то она простудится.