Пилюля на палочке. Записки высокой девочки

– Я просто счастлив, Зинаида, что вы туда идёте, – радовался папа. – Свежий воздух, движения, музыка! Уверен, это поможет тебе стать гармоничным ребёнком. – Он так расчувствовался, что, как мне показалось, незаметно всхлипнул. Почти незаметно, иначе я бы ничего не заметила. Я поняла: родители очень и очень переживают из-за моей негармоничности.

– Хочешь, подвезу тебя на машине? – предложил папа.

Конечно же нет! Не хочу, потому что по дороге мне нужно ещё раз мысленно прокрутить в голове все движения.

И вот я иду по морозу в превосходном настроении, и вот уже слышу, как со стороны катка доносится громкая весёлая музыка, под которую очень скоро я начну рассекать коньками лёд!

– А вот и Смирнова! – сказал Павел Фёдорович, и по выражению лица я поняла, что он не очень рад моему появлению. Ну да, он же не знает, что я максимально подготовилась к сегодняшнему занятию. И что на этот раз никаких сложностей со мной у него не будет.

– Ладно, пошли. – Он подвёл меня к окну, над которым было написано: «Прокат коньков». Я встала так, чтобы меня оттуда не было видно.

– Какой размер? – донёсся из окна визгливый женский голос.

– Какой размер? – переспросил Павел Фёдорович.

– Сорок первый, – прошептала я, оглядываясь, чтобы убедиться, что рядом нет никого из наших. Особенно – Стрельцова-Удальцова.

– Какой-какой? Говори громче! – опять послышалось из-за окна.

– Сорок первый! – прошептала я.

– Каши мало ела? – спросил Павел Фёдорович и прокричал в окно: – Сорок первый у неё размер!

– Ни фига себе! Сорок первый! – раздался голос Стрельцова-Удальцова, который, как всегда, откуда-то вынырнул в самый неподходящий момент. – Ой, мамочки, не могу!

– Дурак! – сказала я и ударила его по спине.

Физрук оглядел меня с ног до головы и сказал:

– Хм… Впрочем, неудивительно. Сорок первый, пожалуйста, – повторил он.

– Сорок первого нет, – сказал женский голос.

– А сороковой? – спросил Павел Фёдорович.

– Только сорок третий! Берёте?

Павел Фёдорович посмотрел на меня.

– Не советую, – решительно произнёс он. – Коньки должны плотно сидеть на ноге. Может, в следующий раз?

В следующий раз! Да до следующего раза пройдёт гораздо больше, чем 72 часа, исчезнет весь пыл, и я опять начну вздрагивать от одного слова «каток». Сейчас же… Сейчас я была так воодушевлена, что готова была кататься даже на коньках сорок пятого размера!

Я уже мысленно выделывала пируэты, вокруг меня уже толпился восхищённый народ… Как я могла отказаться?

– Берём! – твёрдо сказала я.

– Не стоит, Смирнова, – убеждал меня Павел Фёдорович. – Ты даже стоять в них не сможешь.

– Терпенье и труд – всё перетрут, – ответила я, в очередной раз прокручивая в воображении картину своего предстоящего триумфа.

Он молча взял коньки из окна проката и сунул их мне.

– Переобувайся!

С соседней скамейки уже встали Стрельцов-Удальцов, Сыромятникова, Жеребцова и Дондоков и резво устремились к выходу, ведущему на ледовое поле. Я даже не предполагала, что на коньках можно так быстро ходить. Я начала торопливо шнуровать ботинки.

Тем временем Павел Фёдорович сдал в гардероб мои сапоги и протянул номерок.

– На! Не потеряй только. Ну, готова? Дай-ка проверю, что у тебя получилось. Слабовато, туже надо.

Он присел на корточки и стал изо всей силы затягивать шнурки. Потом внимательно посмотрел на меня.

– Не представляю, как кататься на коньках, которые на два размера больше. Может в следующий раз, а, Смирнова?

Нет, физрук определённо не знает о правиле 72 часов. Ведь если б знал, то не говорил бы такой ерунды. Сегодня, прямо сейчас я должна выйти на лёд!

Правда, в какой-то момент во мне шевельнулась мысль перенести тренировку на следующее воскресенье, но я тут же отбросила её как провокационную и покачала головой.

Павел Фёдорович громко вздохнул.

– Ты меня до инфаркта доведёшь, Смирнова, – сказал он. – Ну если так уж хочешь кататься, то вставай!

Он потянул меня за руку, и я встала. И оказалась чуть ли не на голову выше учителя. И тут же почувствовала, что моим ногам как-то чересчур свободно, что ботинки болтаются, даже несмотря на тугую шнуровку, а лезвия как будто бы вообще живут своей жизнью и наклоняются то вправо, то влево. Я покачнулась.

– Не падать! – приказал физрук, крепко обхватив мой локоть. – Куда валишься? Может, опомнишься, Смирнова? – с надеждой в голосе добавил он. – Не надо испытывать судьбу!

Я почти опомнилась и готова была его послушаться, но в этот момент Павел Фёдорович переменился в лице и ещё сильнее сжал мой локоть, потом обернулся, увидел идущего мимо Стрельцова-Удальцова:

– Ко мне, Стрельцов! Живо! – приказал он и взволнованно зашептал, когда тот подбежал к нам: – Держи Смирнову. Крепче держи, ещё не хватало, чтобы она сейчас завалилась…

– В чём дело? – спросила я, почувствовав уверенность в ногах – ведь теперь с двух сторон меня держали сильные мужские руки.

– Не шевелись, Смирнова. Не нарушай шаткое равновесие. Вот, в дверях длинного дядьку видишь? – Я кивнула. – Это замминистра спорта области. Опозоримся, если он увидит, что ты не можешь даже стоять на коньках… Остаётся надеяться, что он на нас внимания-то не обратит…