Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Однажды утром мы летим к линии фронта. В этот день я решил воспользоваться хорошей погодой, и мы отправляемся в полет до рассвета. Я пытаюсь восстановить в памяти конфигурацию фронта на этом участке. В утреннем полумраке ясно вижу, как противник ведет артиллерийский огонь. Поскольку огонь интенсивен, я знаю, что за задачи буду ставить в этот день. Обнаруженные позиции я немедленно заношу на карту. Совсем скоро они будут неразличимы, а очень похоже, что именно сюда мы и направимся для их бомбардировки. Результаты нашей разведки также очень интересны для наземных войск. Теперь неожиданностей не будет. Оказывают сильное впечатление, даже на меня в воздухе, многочисленные вспышки выстрелов множества орудий в полутьме. Немного напоминает железнодорожную станцию, где постоянно включаются и выключаются огни. Внезапно мимо нас проносятся ярко трассирующие пули, их траектории еще долго мерцают, соединяя небо и землю. Вражеская противовоздушная оборона нас обнаружила. Снизу взвиваются вверх разноцветные сигнальные ракеты – сигналы между отдельными наземными подразделениями. Во время наших постоянных утренних визитов мы постепенно стали приближаться слишком близко к иванам, такое они не смогли спокойно перенести. Русские тоже хотят извлечь преимущества из раннего утра для неожиданных рейдов – и потому сейчас яростно стреляют в нас. Это неприятная помеха, поскольку в утренние часы мы раньше частенько заставали танковые экипажи врасплох. Можно понять ивана, когда он посылает своих «красных соколов» очистить небо над фронтом перед рассветом. Мы часто схватываемся с «красными соколами». Не очень приятно двум нашим самолетам выкручиваться в бою с превосходящими силами без прикрытия истребителей.

Во время этих вылетов Фикель очень устает, и Гадерманн советует мне временно снять его с полета или освободить от полетов со мной на одиночном самолете. Когда Фикель говорит после приземления на сильно поврежденном самолете: «Я потерял еще несколько лет жизни», он пытается превратить эти слова в шутку, но я вижу, что он уже совсем не такой силач, как прежде, и даже его выносливость имеет свои пределы. Но я благодарен, что он не поднимает вопрос о своем переводе на другой самолет; я всегда уверен в его дружбе.

Сегодняшний наш разведывательный вылет направлен в район к северо-западу и юго-западу от Кировограда, где Советы предпринимают многократные попытки пробиться большими массами своих неисчерпаемых сил. Если погода еще будет летной, мы совершим боевой вылет всей эскадрильей. Она поднимется в воздух через полчаса после нашей посадки, чтобы атаковать цели, которые мы сейчас занесем на карту. Но на дворе зима, и непроницаемая вуаль тумана не позволяет определить цели точно. Мы взлетаем без уверенности, что через час сможем приземлиться на том же аэродроме. Внезапно туман начинает прибывать; он обычно висит по нескольку часов, видимость ухудшалась. В такие минуты жалеешь, что находишься в самолете, а не в машине.

На этот раз я лечу с Фикелем; мы успешно провели нашу разведку и даже произвели несколько атак на низком уровне в районе Кировограда. Уже наступил день, и мы летим домой на запад. На полпути, у Новоукраинки, мы внезапно оказываемся в быстро густеющем тумане. Фикель на своем самолете подлетает ближе, чтобы не потерять меня из виду. Земля еле различима. Внезапно я замечаю, что внизу торчат несколько высоких труб. Туман поднимается на очень большую высоту, так что мы не в состоянии его перелететь. Мне необходимо пройти где-нибудь под туманом. Кто знает, как далеко он простирается? Если мы улетим вверх, то можем блуждать в тумане, пока не кончится бензин, и придется совершать посадку где-нибудь на занятой партизанами территории. Проходит немного времени, и мы добираемся до линии фронта, появление которой я так страстно желал увидеть. У нас совсем мало бензина после долгого разведывательного полета, поэтому нам приходится держаться близко к земле, чтобы в условиях минимальной видимости не пропустить свой аэродром. Внизу сплошная серая пелена. Горизонта не видно. Самолет капитана Фикеля исчез. Я не видел его еще с Новоукраинки. Возможно, он все же столкнулся с заводской трубой.

Поскольку земля остается ровной, мы можем продолжать полет сквозь туман. Как только появляется какое-либо препятствие – телеграфный столб, деревья или возвышенность, – мне приходится тянуть на себя ручку, чтобы немедленно влететь в непроницаемый снежный пух. Возвращаться обратно вниз довольно рискованно. Землю видно с высоты лишь 3–4 метров, но на этом уровне из тумана может вынырнуть какое-либо непредвиденное препятствие. Я лечу лишь по компасу; по часам определяю, что через двадцать минут лёта должен подлететь к аэродрому в Первомайске. Вот либо равнина уступает место холмам, либо туман становится гуще. Небольшое нажатие на ручку, и я беру чуть выше. Это позволяет мне избежать встречи с несколькими высокими столбами. Мне невероятно повезло.

– Хеншель, мы спускаемся для посадки.