Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Скоро меня начинает мучить жажда и голод. Я сажусь на кровати и умоляюще складываю руки, после чего жестами показываю, что хочу есть и пить. После короткого колебания старуха приносит мне кувшин с водой и ломоть немного заплесневелого кукурузного хлеба. Не ел ничего лучшего за всю мою жизнь. С каждым глотком и каждым куском хлеба чувствую, как растут мои силы, воля к жизни и инициатива. Поначалу я глотаю хлеб жадно, затем начинаю жевать более тщательно, обдумывая ситуацию и составляя план действий на будущее. Наконец я покончил с хлебом и водой. До часу ночи мне следует поспать. Сейчас 9.30 вечера. Отдохнуть необходимо. И потому я снова ложусь на деревянное ложе и погружаюсь в чуткий сон. Приходится просыпаться каждые четверть часа с пунктуальностью будильника, чтобы проверить время. Ни в коем случае нельзя глубоко засыпать – мне нужно уйти как можно дальше на юг. 9.45, 10 часов, 10.15 и так далее; 12.45, 1.00. Пора! Я осторожно выхожу из дома; старуха закрывает за мной дверь. Спросонья, из-за непроглядной темноты или же скользкой ступеньки, я оступаюсь.

Идет дождь. Даже собственной руки я не могу разглядеть. Путеводная звезда исчезла. Как же теперь найти дорогу? Вдруг вспоминаю, что, когда я выходил из дома, ветер дул мне в спину. Снова нужно идти по ветру, чтобы держать курс на юг. А не переменился ли он? Направление ветра определить трудно – боюсь, что, ориентируясь на него, я начну ходить по кругу. Передо мной непроглядная, как чернила, темнота и препятствия разного рода. Я проваливаюсь куда-то и ушибаю голень. Собаки подняли лай – значит, где-то поблизости дома, деревня. Мне остается только молиться, что я в следующую минуту не столкнусь с русским часовым. Наконец на открытом пространстве определенно можно сказать, что ветер дует в спину. Дворняги успокоились и стихли. Я бреду, как раньше, вверх по холму, затем спускаюсь по его склону, снова вверх, вниз, через кукурузные поля, по камням, сквозь перелески, где сохранять направление труднее, поскольку там уловить, куда ветер дует, сложней. На горизонте вижу непрекращающиеся вспышки орудий и слышу мерные раскаты выстрелов. Можно прокладывать курс по слуху. Вскоре после трех утра я замечаю слева от себя серый свет – начинается день. Это хороший признак, поскольку говорит, что ветер не изменил направление и я иду точно на юг.

Я прошел уже 10 километров. Поскольку вчера уже были преодолены еще 15, то теперь я нахожусь примерно в 25 километрах от Днестра, передо мной вырастает холм примерно в 250 метров высотой, лезу наверх. Возможно, с вершины будет видна общая панорама, и тогда я отмечу для себя несколько ориентиров. Но хотя местность уже ярко освещена, каких-то определенных ориентиров найти не удается. На многие километры справа и слева видны лишь три маленькие деревушки. Хорошо то, что холм тянется с севера на юг, так что я продолжаю двигаться по хребту. Скаты холма пологие, а кустов мало, так что, если кто-либо ко мне будет приближаться, его легко будет увидеть. Преследователям придется карабкаться на холм, а я быстро спущусь по другой стороне. Да и кто будет меня здесь искать? На сердце у меня легко, поскольку я чувствую, что смогу пройти на юг немало километров. Хочется уйти как можно дальше от места, где меня искали.

Длина холма, по моим прикидкам, составляет 10 километров, это для меня бесконечное расстояние. Но так ли это уж и много? Я подбадриваю себя, что бегал 10 километров по утрам. Причем несколько раз, и укладывался в сорок минут. То, что ты тогда сделал за сорок минут, ты можешь сейчас сделать за шестьдесят – и призом будет свобода. И потому представь, что ты бежишь марафон!

Подобную картину может изобразить только сумасшедший художник – бегущий марафон человек на вершине горы, с босыми, истекающими кровью ногами, с тесно прижатыми руками, чтобы уменьшить боль от раненого плеча.

Ты должен сделать это… думай только о беге… и беги… и продолжай бег.

Но время от времени мне приходится переходить на медленную трусцу или на шаг, чтобы преодолеть следующую сотню метров. Затем я начинаю бег снова… Это не займет больше часа.

Но вот, к несчастью, мне приходится оставить спасительную высоту, поскольку холм спускается. Передо мной расстилается широкая равнина, причем в моем направлении идет небольшая лощина. Это опасно, если мне встретится какая-либо неожиданность. Кроме того, время подходит к семи, и вероятность нежелательной встречи возрастает.

К тому же мои аккумуляторы снова разряжены. Я хочу пить… есть… отдохнуть. До сих пор я не видел ни одной живой души. Какие мне предпринять предохранительные меры? Что я могу сделать? Я не вооружен; я только хочу есть и пить. Вспомнить про воздержанность? Воздержанность – это добродетель, но голод и жажда – это элементарные потребности. Нужда заставляет забыть об осторожности. На горизонте появились в утреннем тумане два деревенских дома. Я должен пробраться в какой-нибудь…