Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

У нас нет передышки – ни в районе к северу от Ясс, ни к востоку, где русские захватили плацдарм через Днестр. Три самолета вылетели однажды в полдень в район, где Днестр делает петлю – между Кошицей и Григориополем – и где большое число танков «Т-34» прорвали нашу оборону. Меня сопровождают на бомбардировщиках лейтенант Фикель и унтер-офицер. Предполагается, что над петлей нас будут ждать наши собственные истребители. Приближаясь к месту, я замечаю истребители, низко летящие в районе цели. Поскольку я оптимист, то заключаю, что летят наши, и направляюсь к району цели, отыскивая танки. И тут вдруг понимаю, что истребители – это не наше сопровождение, это иваны. А мы по своей глупости уже оставили строй, разыскивая цели. Двое моих спутников не могут быстро догнать меня, и движутся они очень медленно. Поскольку беда не приходит одна, то сегодня иваны очень жаждут драться; это желание возникает у них нечасто. Очень скоро самолет унтер-офицера вспыхивает огнем и, уходя на запад, превращается в факел. Лейтенант Фикель докладывает, что он тоже подбит и должен уходить. Ко мне на хвост садится пилот «Ла-5», который явно знает свое дело; неподалеку от него еще несколько истребителей. Что я ни делаю, я не могу стряхнуть «Ла-5» с хвоста – он выпустил закрылки, чтобы уменьшить скорость. Я лечу в глубоких лощинах, чтобы заманить преследователя вниз и заставить его опасаться столкновения с землей. Но русский остается наверху, и время от времени трассы от его пуль пролетают близко от носа моего самолета. Лощина расширяется и поворачивает куда-то на юго-запад от реки – и я пытаюсь резко повернуть, тогда как «Ла-5» еще висит на хвосте. Гадерманн докладывает, что его пулемет заело. Трассы прошивают нижнюю плоскость крыла моего самолета. Гадерманн кричит:

– Поднимайся выше!

Я отвечаю:

– Не могу. Ручка и так уперлась мне в живот.

Меня начинает удивлять, что летчик позади меня ухитряется на своем истребителе маневрировать не хуже меня. По моему лбу течет пот. Я продолжаю тянуть на себя ручку снова и снова; пули продолжают свистеть под моим крылом. Повернув голову, я вижу напряженное лицо ивана. Другие «Ла-5» отстали, по всей видимости считая, что их коллега меня собьет. Такие полеты для них не сахар – повороты вверх-вниз на высоте 3–5 метров. Внезапно на вершине земляного укрепления я вижу немецких солдат. Они машут как сумасшедшие, очевидно не в силах понять, что происходит. Внезапно раздается радостный вопль Гадерманна:

– Этот «Ла-5» упал!

Гадерманн сбил его из своего пулемета? Или какой-нибудь лонжерон треснул из-за сильного давления и резких поворотов? Меня это уже не волнует. В своем шлемофоне я слышу громкие вопли русских и шум. Русские видели, что произошло, и это, по всей видимости, было чем-то необычным. Я уже не вижу лейтенанта Фикеля и лечу назад в одиночестве. Подо мной лежит в поле горящий «Ju-87». Унтер-офицер и его бортстрелок в целости стоят около машины, и к ним бегут немецкие солдаты. Так что завтра наши пилоты вернутся. Недалеко от аэродрома я догоняю машину Фикеля. Думаю, мы трое – я, Фикель и Гадерманн – можем отпраздновать второй день рождения. Фикель и Гадерманн поддерживают идею празднования. На следующее утро звонит офицер, управляющий полетами в этом секторе, чтобы сообщить, с каким беспокойством они наблюдали вчерашнее представление, и сердечно поздравляет меня от имени всей дивизии. Радиоперехват вчерашней ночи позволил сделать вывод, что пилотом истребителя был довольно знаменитый советский ас, дважды награжденный званием Героя Советского Союза. Он был хорошим летчиком, и это я должен признать.