Пилот «Штуки». Мемуары аса люфтваффе. 1939–1945

Прямо к сердцу проходит теплая волна радости, и я улыбаюсь в ответ. Впоследствии фон Белоу говорит, что его и генералов чуть не хватил удар, когда я сделал свое заявление; он уверил меня, что испепеляющее выражение на лице фюрера далеко не всегда переходит в улыбку. Все приносят свои поздравления – командующий люфтваффе с особой сердечностью; от восторга он дружески толкает меня кулаком в руку. Адмирал Дёниц довольно сдержан в своих поздравлениях; он добавляет к ним довольно раздраженно:

– Я считаю, что, обратившись к фюреру с просьбой позволить вам летать, вы поступили не как солдат. У меня тоже были хорошие капитаны подводных лодок, но рано или поздно им приходилось расстаться с морем.

Хорошо, что он не мой командир!

Фюрер подвел меня к столу с картой и сообщил мне, что на совещании они только что обсуждали тревожную ситуацию в Будапеште; я прибыл из этого сектора, не так ли? Он перечислил мне причины, предоставленные ему в качестве причин не совсем удачных действий, производимых сейчас в районе Будапешта, которые так и не привели к прорыву окруженного города. Я делаю заключение, что погодные, транспортные и прочие трудности приведены только в качестве извинений, но никто не сообщил о просчетах, которые мы видели во время каждого боевого вылета, – разделение танковых подразделений и выбор неподходящей местности для наступления как танков, так и пехоты. Я выражаю свое мнение, основанное на долгом опыте боев на Восточном фронте и том факте, что во время операции находился в воздухе по восемь часов в день, большей частью на малых высотах. Все слушают меня в тишине. После короткой паузы фюрер замечает, бросив взгляд в сторону своих советников:

– Видите, как меня вводят в заблуждение, – и кто знает, как долго?

Он никого конкретно не обвиняет, хотя и знает истинных виновников, но ясно видно, что он возмущен сообщаемыми ему ошибочными сведениями. Показывая на карту, он говорит о своем желании перегруппировать наши силы для новой попытки деблокировать Будапешт. Фюрер спрашивает меня, где наиболее благоприятная местность для наступления танковых частей. Я выражаю свое мнение. Позднее эта операция заканчивается успешно и штурмовые группы достигают передовые посты защитников Будапешта, которым этот прорыв позволяет вырваться из ловушки.

Когда совещание заканчивается, фюрер отводит меня в свой личный кабинет в соседней комнате, обставленной с хорошим вкусом и утилитарной простотой. Мне жаль, что в эти часы со мной нет моих товарищей, поскольку я здесь благодаря их достижениям. Фюрер дает мне какой-то напиток, и мы говорим о многих вещах. Он расспрашивает о моей жене, о нашем мальчике, о родителях и моих сестрах. Подробно расспросив о моих личных делах, он начинает говорить о своих идеях в области перевооружения. Вполне естественно, что начинает он с люфтваффе, особенно останавливаясь на модификациях тех самолетов, что мы используем. Он спрашивает меня: считаю ли я по-прежнему разумным летать на медлительных «Ju-87» в наше время, когда вражеские истребители летают быстрее на 400 километров в час? Обращаясь к каким-то чертежам и подсчетам, он отмечает, что убирающиеся шасси у «Ju-87» позволят увеличить скорость по меньшей мере на 50 километров в час. С другой стороны, их управляемость намного уменьшится. Фюрер спрашивает моего мнения по каждому вопросу. Он обсуждает мельчайшие детали в области баллистики, физики и химии с легкостью, которая оказывает на меня впечатление, а я много времени уделил этим вопросам. Фюрер также сообщает о своем желании в порядке эксперимента установить четыре 30-миллиметровые пушки в крыло вместо имеющихся двух 37-миллиметровых. Он думает, что аэродинамические свойства нашего противотанкового самолета будут сильно улучшены благодаря этим усовершенствованиям; снаряды будут иметь те же вольфрамовые сердечники, так что общая эффективность самолетов определенно увеличится.

Объяснив мне долговременные улучшения в других областях, таких как артиллерия, оружие пехоты и подводные лодки, – везде фюрер показывал изумительную осведомленность, – он сообщил мне, что лично сделал набросок надписи для моей самой последней награды.