Пионер, 1949 № 03

- Ляленька, - сказал папа, ещё не оторвав от мамы глаз. - Слушай бабушку. Бабушка - почтенный человек, кавалер ордена Ленина, - и вдруг он наклонился к Ляле совсем низко, к самому лицу её, и сказал: - Люби бабушку, люби! Она старенькая. Приласкай бабушку.

Папа подхватил Лялю на руки, прижал к себе, закрыв глаза.

Было больно, но Ляля решила уж потерпеть.

Папа осторожно и быстро целовал её глаза, щёки, шею, прижимался головой к её пелеринке.

- Посадочка, посадочка! - сказал папе человек в белом кителе.

И мама с Лялей сели в самолёт…

- Браво! - кричат вокруг. Это мама кончила петь.

Все задумчиво, будто нехотя умолкают. Словно ждут, чтобы мама запела опять, или прислушиваются к той песне, которую мама уже допела.

И вдруг из-за тёмных плетней показываются две маленькие фигурки: первая - тощенькая, высокая с острым личиком, вторая - круглая и короткая. Она катится следом за высокой.

- Вы будете лядина мама? - говорит высокая девочка.

- Да, я буду лялииа мама, - говорит мама.

- Так это вы спивали? - говорит Люда.

- Да, это я пела, - говорит мама.

- Хорошо спиваете, - говорит Люда и глядит исподлобья на бабушку; Света сейчас же прячется за людину спину.

- Большое спасибо, деточка, - говорит мама. - Я рада, что вам понравилось.

- А вот что я вас ещё хотела спросить, - говорит Люда. - Это правда, что в вашем городе целое поле жертв революции и что в поле есть цепки?

- Поле? Цепки? - говорит мама. - Да, Да, Это правда, деточка. Ты, наверное, хочешь приехать к нам, в Ленинград, посмотреть на Поле жертв революции?

- Могу, - говорит Люда и оглядывается на Лялю.

- Видишь, значит, всё правда! - шопотом говорит Света.

- Да, да, - говорит мама. - Всё правда…

- Хорошо, - говорит Люда.

- Верно дети сказали. Сердечно поёшь, Зинаида, - говорит бабушка.

И опять кружатся над маминой головой комары. Но мама их больше не отгоняет. Она не видит комаров. Мама, видно, радуется тому, что бабушка сказала «хорошо».

Про крючки, про гунтэрщ про невода

- Ну, - говорит бабушка перед сном, - в добрый час, стало быть. Для девчонки-то всё собрала, Анюта? Жакетку, какую бы никакую, покрепче надобно припасти. Спозаранку свежает…

- Вот видите, сколько вам с нею лишних хлопот, Варвара Степановна, - говорит мама. - Может быть, лучше отложить?…

- Ой, ну мама же! - перебивает Ляля. - Ведь ты уже согласилась и вдруг раздумываешь. Так же нельзя! Скажи ей, бабушка!…

И бабушка говорит:

- Мала ещё мать учить! Помолчи покамест.

- Слышишь, Ляля? - словно обрадовавшись, спрашивает мама. - Сколько раз я тебе говорила, когда большие разговаривают, маленькие не должны перебивать.

- А об моей заботе ты не тужи, невестушка, - успокаивает маму бабушка. - Своя ноша не тянет. Коль решила дитя пускать, так пускай. Отец её тоже со мной в рыбалку уходил, а до свадьбы дожил и свадьбу справил, даже у матери не спросившись. Раз решила пускать, пускай и спи, не тужи.

- Мамочка, так ты себе спи, не тужи, - говорит Ляля.

Мама смеётся.

- Ну чем вы её так быстро околдовали, Варвара Степановна? - спрашивает она.

- Ещё бы, я ль не колдовка! - усмехнувшись говорит бабушка и, вздохнув, уходит с тётей Сватьей в соседнюю комнату.

Мама берёт зубной порошок, щёточку и свою красивую розовую мыльницу, идёт в сени и долго моется под рукомойником. А в соседней комнате бабушка о чём-то тихо шепчется со Сватьей. В той комнате горит свет. Ляля осторожно, приподнявшись на цыпочки, смотрит в дверную скважину.

Над большим сундуком с откинутой крышкой стоят её бабушка и тётя Сватья.

В скважину невозможно разглядеть, что лежит в сундуке, и Ляля медленно открывает дверь.

- Заходи, заходи, внученька, - говорит бабушка и придерживает рукой тяжёлую крышку.

Ляля нерешительно входит в комнату, становится рядом с бабушкой и заглядывает в сундук.

В сундуке лежат малиновое атласпое одеяло, стопка новых простынь, перевязанных шпагатом, кусок сукна, блестящие калоши и много-много мотков цветной шерсти.

Ах, Ляля никогда и не думала, что у неё такая богатая бабушка!

- Тебе, тебе, всё тебе, - говорит бабушка, наклонившись над сундуком. - Всё тебе отпишу, внученька, всё твоё будет. Только вот это, белое, - гляди, внука, - это моё, на смерть припасено.

Ляля с удивлением смотрит на бабушку. Та стоит против света. По худым и впалым её щекам ползут глубокие тени.

- Бабушка, на какую-такую смерть?

- На такую, единственную, - усмехается бабушка. - Коль своей смертью на суше помру… Не забудь, схорони меня, внученька, на Есенской косе, - напевно и странно красиво говорит бабушка. - Схорони под бурьяном на бережку, где рыбачий завод. Там спят мои деды, там и мне, рыбачке, лежать пристало.

Бабушка иизко-пизко склоняется над сундуком, и лицо её пропадает в тени. От сундука пахнет чем-то старым, сладким, высушенными цветами и травой.

- Бабушка, а зачем тебе умирать? - говорит, задумавшись, Ляля.

- Как это так, зачем? - отвечает бабушка. - Каждому человеку когда-никогда помирать придётся.

- А я не буду, - говорит Ляля. - И ты не помирай. Хорошо?