Пионер, 1949 № 03

Ляле становится грустно, и хорошо, и больно, и жалко чего-то. Чего ей жалко?

- Папа! - вдруг вспоминает Ляля, и в носу у неё щекочет.

Вот она в кровати. Проснулась. Ей хочется спать…

- Вставай, доча! - говорит папа.

Она начинает посапывать и притворяется, что спит.

- Лялик, ты слышишь? - осторожно говорит папа. - Ну, протяни мне хоть ножку, я туфельку надену…

В полутьме комнаты ей виден наклонённый над её ногой папин, гладко расчёсанный щёткой сияющий затылок. Он натягивает чулочки, надевает туфельку и, встав на колени, осторожно и нежно пытается её застегнуть.

У папы такие большие руки…

…Один раз, когда папа, мама и Ляля пошли в воскресенье в Народный дом покататься на американских горах, папа вдруг заметил, что люди бьют изо всех сил в какой-то кружок и проверяют, как сильно кто может ударить..

Тут папа сказал: «Подождите минуточку!» - заплатил пятьдесят копеек и тоже ударил в кружок.

После этого никто уже ничего не мог проверять, потому что папа сломал кружок.

Все сбежались смотреть на папу. И, уходя из сада с мамой и Лялей, он прятал в карманы кителя свои сильные, загорелые добрые руки, будто стыдился их…

- Смело, братья! Буря грянет! - поёт мама… и что-то тонко и нежно переливается в мамином горле.

…Раньше, когда-то давно, когда Ляля была совсем маленькая и папа ей говорил про корабль, на котором плавал, что «любит свою посудину», Ляля думала, что папа и в самом деле плавает по морю на какой-то посудине. Она думала, что он, крякнув, садится в большую суповую миску и плавает в миске по морю… Ему скучно и холодно. Он сидит, весь скорчившись, внутри посудины, которую очень любит, смотрит па небо и скучает…

Но теперь Ляля уже давно выросла. Она знает, что папа плавает вовсе не в суп-ниве, а на большом пароходе, по большому морю…

- Крепнет ветер, зыбь черней, - поёт мама.

…Когда Ляля только что родилась, папа купил ей красненькую коляску. Он шёл по городу с этой коляской и всё ждал, что кто-нибудь спро-еит: «Кому это колясочку купили, гражданин?…»

Но никто его не спросил.

Тогда он накупил пирожков с вареньем, конфет в кулёчках и пряников и уложил всё это в коляску, а когда подошёл к своему двору, то стал раздавать ребятам подарки.

- От дочки вам, от моей Ляленьки! - говорил папа.

Грохоча колесиками коляски, он тащил её вверх по лестнице на шестой этаж. За ним бежали ребята. На шум открылись все двери в парадной.

- Извините, пожалуйста, - говорил папа, раскланиваясь с соседями, - это для нашего первенца… Мне по началу, конечно, больше хотелось мальчика, но и девочка ничего…

Вся лестпица поздравляла папу. Все говорили, что это - и в самом деле совсем ничего, что Ляля - не мальчик. Что это даже немножко лучше, что Ляля - девочка. А одна старушка сказала, что Ляля будет папиным утешением на старости лет.

- Благодарю сердечно, мамаша, - ответил папа, раскланиваясь, и так крепко дёрнул коляску, что от неё отлетело одно колесико.

Этого папе никто никогда не простил. С тех пор его так часто дразнили этим колесиком и так часто рассказывали про то, как папа сломал коляску, что Ляле стало казаться, будто бы она это видела собственными глазами…

- Будет буря, мы поспорим И помужествуем с ней, - так протяжно, так странно красиво поёт мама, что Ляле хочется не то смеяться, не то плакать…

«…Да… Тебя дразнят!… Дразнят… - думает Ляля, слушая грустную песню и словно ища зазубринки для неизъяснимого сладкого сострадания к папе… Тебя, такого сильного, такого смелого!… Подумаешь, колесики… Папа!» - думает Ляля. И в носу у неё щекочет.

… А вот они едут все трое в машине. Это папа их отправляет к бабушке. Ему жаль расставаться с мамой и Лялей. Он только что воротился из дальнего плавания.

Но Ляле надо в деревню, поправляться у бабушки-бригадира после скарлатины с осложнением на оба уха, а маме надо проводить Лялю к бабушке и ехать дальше, в Сочи: петь на летних концертах для отдыхающих.

- Подготовьте билеты, - сказал им какой-то человек в белом кителе, когда они подъехали к аэродрому.

Папа подготовил мамин и лялин билеты. Билеты сейчас же отбили печаткой, и мама с папой и Лялей пошли по дорожке вперёд.

Когда все люди подошли к забору, перед самолётом, человек в кителе зашёл за забор, пропал, а потом, словно выскочив оттуда, крикнул высоким острым голосом: «Попрошу подготовиться, попрошу подготовиться к посадочке!»

Все подготовились к посадочке: начали прощаться.

Папа поставил у забора мамин и лялин чемодан. Наклонился к маме и быстро зашептал:

- Ты, Зая, передай привет, скажи, что хорошо… Ну, в общем, сама знаешь… Скажи, что будущим летом я непременно приеду… А главное, Зая… - и тут лицо у папы стало виноватое… - Главное, Зая, ты как-нибудь так… ну… сама понимаешь. Всё ж таки пожилой человек. Может быть, и отсталый немножко - с предрассудками. Старость…

- Понимаю, понимаю, - сказала мама, прищурила глаза и вдруг положила папе на плечо руку. - Боишься, что жена не поправится матери? Говори прямо?…

- Ну, как это возможно? - сказал папа и, улыбнувшись, взял маму за руку.