Были созваны также главные лица от горожан и общин, к коим она обратилась по сути дела таким же образом; и в третий раз велела всех собрать и держала к ним долгую выразительную речь, всё больше в прежнем духе. Тем временем, поскольку патриарха там не было, а старшему царю нездоровилось, приготовленные к торжеству вещи были убраны, и стрельцы пожалованы погребом (то есть, угощены водкой), а главным дворянам с иноземцами приказано остаться. Итак, около 12 часов нас всех угостили чаркой водки из рук старшего царя.
Разнёсся слух, будто за мной из Троицы прислана грамота; я был спрошен и сказал правду: что ничего не имею – они были удовлетворены. Между тем горячий гнев принцессы на подполковника миновал; ей было угодно простить его и оказать милость, так что его тоже допустили к чарке.
Стрельцов угостили водкою. Знать и служилые иноземцы получили свою чарку водки из рук самого царя Ивана Алексеевича.
Кое-кто из стрелецкого полка брал под стражу своих товарищей, против коих были обвинения, а иные нет. Шакловитый укрылся наверху, а монах (Сильвестр Медведев) с прочими бежали.
Говорили, что младший царь потребовал прислать Шакловитого и других к себе и обещал не лишать жизни никого из них.
Князь Борис Алексеевич Голицын, ведавший всеми делами в Троице (никто другой не смел вмешиваться в столь щекотливое дело, каким сие сначала почиталось), написал к своему брату, князю Василию, дабы прибыл в Троицу и добивался царской милости.
Гордон под 31 числом августа отметил: «пыл и раздражение увеличиваются, и кажется, что оне скоро должны разразиться вполне».
Она (Софья) воротилась в Москву 31 августа [1689] в 7 часу ночи, по нашему счёту во втором пополуночи, на 1 сентября, с решимостью поднять на Петра всё государство. Но через неделю, 7 сентября, была сама отрешена от владенья царством.
Сентября 2. Из Троицы от царя Петра Алексеевича пришёл указ солдатским и стрелецким полкам, дабы жили спокойно и не чинили никаких волнений или смут. Кое-кто из наших слободских отправился в Троицу; через доверенное лицо я просил меня извинить, что не явился с другими, ибо не знаю, приемлем ли наш приезд или нет.
Иностранцы решают судьбу Петра и России
Стрельцы роптали повсюду, так что принцесса объявила, что поедет [теперь уже] со старшим царём в Троицу, и назначила отъезд на завтра. На это была великая надежда, и весть о том послана в Троицу.
Полковник Семён Резанов был допрошен и кое в чём сознался; окольничего Ивана Афан. Матюшкина отправили с его показаниями к старшему царю накануне. Ему было сказано, что они со всем двором готовятся к отъезду в Троицу.
Из Троицы были разосланы указы по всем городам и округам – доставлять деньги и припасы в Троицу, а из Москвы отправлены противоположные указы – запретить доставку туда денег и припасов, но везти всё в Москву, как прежде и обычно. Похоже, дойдёт до разрыва. Всё, однако, совпало, дабы ускорить кризис, ибо стрелецкий полк, что стоял в Троице, просил позволения идти в Москву, обещая доставить всех обвиняемых и подозреваемых в заговоре. Но младший царь и его совет, опасаясь бунта, что не обойдётся без крови, не допустили – это сделано разумно. Многие доброжелатели младшего царя всех чинов и званий держались мнения и просили, дабы царь прибыл поближе к Москве, в Алексеевское или Преображенское, куда каждый мог отправиться без угрозы. Однако те, кто поумнее, не желали, боясь опасности и кровопролития.
Шакловитый изготовил грамоту к людям всех чинов Московского государства от имени Софьи. Правительница приносила жалобу всему народу не на Петра, а на его родственников Нарышкиных: «Они ни во что ставят старшего царя Ивана, забросали его комнату поленьями, изломали его царский венец; потешные Петровы делают людям насилия, а царь Пётр никаких челобитных не слушает и пр.». Но этой грамоте не суждено было быть разосланной.