И в Московском государстве время было лихое, и шатание великое, и в людях смута.
Бунтовое ж то время человекоугодники придворные скрывая называли «смутным временем».
Известно, что Милославский при царе Феодоре Алексеевиче на Нарышкиных уже великую злобу имел и причиною его ссылки оных почитал, особенно же Артемон Сергеевич Матфеев, сын убогого попа, в царство царя Алексея Михайловича чрез помощь Нарышкиных высоко возведён и сильный, но тайный временщик у его величества был и во многих тайных розысках и следствиях употреблялся. Того ради Милославский ко отмщению той злобы всегда способа искал, сначала оному Матвееву многие тайные досады и обиды изъявил, но, не довольствуясь оным, сыскали незнамо какого человека, который извещал, якобы Нарышкин Иван Кириллович знакомцу своему Сумарокову (которому прозвание было Орёл) говорил: «Ты де орёл, да не промышлен, а есть ныне молодой орлёнок, надобно бы его подщипать». И оный Сумароков якобы сказал: «Если де его не избыть, то де вам пропадать». И притом якобы оный Сумароков обещался нечто против государя предпринять. По которому извету немедленно Нарышкины, Матфеев и Сумароков взяты под караул. И хотя Сумароков так жестоко пытан, что в застенке, ни в чем не винясь, умер, однако ж Нарышкины и Матфеев по разным дальним местам в ссылки разосланы, только в Москве у свойственников оставлены были Лев и Мартемьян Кирилловичи. Потом, как скоро царя Фёдора Алексеевича не стало, и избрали царя Петра Алексеевича на царство, тогда немедленно Нарышкиных и Матфеева в Москву взять повелено. Сие Милославского, без сомнения, весьма обеспокоивало, и нужно было ему думать, что та Сумарокова кровь невинная и обида Нарышкиных на нём взыщется. Того ради он прилежал, как бы прежде, нежели оные прибудут и силу возымеют, в смятение стрельцов привести и их побить. Которое действительно и учинил, о чём нечто обстоятельное в истории, писанной графом Матвеевым, изъявлено.
Осмелимся ли высказать здесь наше мнение об этом муже, прославленном историками, воспетом поэтами?.. Нам кажется, что Матвеев был решительно ниже роли, которую ему указывали надежды его друзей и важность настоящих обстоятельств. Что он мог быть, и был хорошим министром при царе Алексее, во времена порядка и мира, – признаём вполне; но в минуту столкновения партий, при ниспровержении порядка, предводительствовать одною из этих партий он был не в состоянии. Для начальника партии нужно более быстроты и энергии, чем спокойной мудрости; более смелости, чем правоты чувства, а этих именно свойств ему не доставало. Человек, рождённый для действования посреди политических бурь, не стал бы дожидаться приказания ехать в Москву…
Невозможно есть между сих печальных действий и сего гораздо знаменитого и памяти достойного случая о мужественном его боярском великодушии молчанием обойтить. И когда он, боярин Матвеев, путь свой до Москвы правил, на дороге той встретил семь человек из московских стрельцов, как бы подорожные люди сошлися, <…> и его, боярина, остерегали о стрелецком их умысле к бунту на высших особ, и что хотят, конечно, и его убить, затем и бунтом мешкают, ожидая его в Москву. И сказали ещё: что они, стрельцы, для того оставя домы свои, от того случая уклоняяся, идут в дальние места; но он, боярин, их словам нетрепетно внимал, и, не бояся смерти, угрожаемой себе, в Москву ехал с тем намерением, и словом своим сказал тако: что «до последней минуты своей или тот их бунт пресечёт, или живот свой за своего природного государя отдаст, токмо чтоб его глаза, при его притруждённой старости, большего злополучия не увидали».
Матвееву, медлившему возвратиться в город, пока всё не успокоится, послана была на встречу карета….